— У меня истощается терпение слушать это безрассудство. Уилла Генри ничто не «звало». У Уилла Генри был кошмарный сон, абсолютно объяснимый и даже предсказуемый, если учесть все случившееся за последние двадцать четыре часа.
Фон Хельрунг в смятении выбросил перед собой руки.
— Глаза, которые не видят! Уши, которые не слышат! Увы! Я думал, что лучше обучил вас, Пеллинор Уортроп! Ладно, отбросьте это. Отбросьте все это! Значит, Джон не умер — он не аутико. Он псих, и его влекут к убийству демонические силы, встреченные в пустыне. Он все же чудовище, но чудовище человеческих пропорций. Если им движет не голод, то что? Почему он забрал Мюриэл и почему сейчас пытается забрать Уилла Генри? Что между ними общего, Пеллинор? Есть ли что-то одно, что их объединяет? Пожалуйста, ради всего святого, признайте хотя бы это. Называйте это как хотите. Называйте бредом. Называйте безумием. Но в этом безумии есть метод. Вы знаете, что это правда.
— Я не совершу одну и ту же ошибку дважды, Meister Абрам. Уилл Генри будет со мной в безопасности.
ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
«Он не очень отличается»
Лилли уехала на следующее утро. Хотя она и была потрясена странными и волнующими событиями минувшей ночи, она была прекрасно осведомлена о предстоящей охоте за остатками доктора Джона Чанлера и была очень недовольна тем, что ее отстранили от погони. Ее огорчение усугублялось тем фактом, что меня в моем, как она выразилась, «плачевном состоянии» сделали полноценным участником предприятия.
— Это потому, что я девушка, — сказала она с надутым видом. — Посмотри! — Она вытянула указательный палец и быстро согнула перед моим носом. — Он может нажать на спусковой крючок так же хорошо, как и твой, Уильям Генри, даже лучше и, наверное, быстрее. И я бы не испугалась; я бы подошла прямо к нему и вышибла ему мозги. Мне неважно, в какое чудовище-людоеда он превратился.
Я с ней не спорил. На самом деле я был полностью согласен, что она была способна подойти к чему угодно и выбить ему мозги. Совершенно определенно, у нее было сердце монстролога — вот только досталось оно девочке.
— Вот увидишь, — пообещала она, — однажды я это сделаю. Вы не сможете вечно нас угнетать, как бы вы ни старались. Когда-нибудь мы получим право голоса, и тогда увидим, что станет с вами, напыщенными мужчинами. Мы сделаем женщину президентом! Вот увидишь.
Потом, с молниеносной скоростью Смертельного Монгольского Червя, Лилли Бейтс схватила меня за плечи и влажно поцеловала в щеку.
— Это на удачу, — сказала она. — И на прощание. Может, я больше никогда тебя не увижу, Уилл.
Вскоре после этого прибыла первая пара охотников, опытный Доброгеану и молодой Торранс, за ними, с разрывом в несколько минут, пришел Пельт; на его висящих усах блестели снежинки. Погода ухудшается, сказал он, и Доброгеану с ним согласился, сославшись на боль в коленях как на безошибочное предвестие. Последним прибыл Граво. Не мог поймать извозчика, объяснил он, отряхивая крошки с груди.
Его лицо осветилось при виде Уортропа, который поморщился, когда Граво его обнял. Доктор уклонился от традиционного приветственного поцелуя в обе щеки. Несмотря на компресс накануне, челюсть Уортропа была жутко раздута.
— Не так плохо, — оценил француз деформированное лицо моего хозяина. — По-моему, стало лучше. Что говорит врач? Вы сможете к нам присоединиться, да?
— Я ведь здесь, не так ли? — раздраженно ответил Уортроп.
У Граво затуманились глаза.
— Пеллинор, словами не передать мою печаль. Утрата, она…
— Ее нельзя объяснить, — сказал доктор. — И можно было избежать.
— Вы не должны себя винить.
— А кого вы предлагаете? Я готов выслушать предложения.
Фон Хельрунг призвал собравшихся к порядку и коротко для своей обычной манеры приветствовал присоединение Уортропа к их маленькому отряду.
— Приятно видеть вас на ногах, Уортроп, — сказал Пельт. — Должен признать, у меня были некоторые сомнения, пока фон Хельрунг не сказал, что вы к нам присоединитесь.
— Думаю, вы наймете адвоката, — сказал Доброгеану. — Я бы нанял. Потребуйте официального расследования, доведите город до банкротства, добейтесь ареста этого ужасного Бернса за нападение и избиение!
— Он не очень отличается от нас, — уклончиво ответил мой хозяин.
— Да, спасибо, Пеллинор, — быстро сказал фон Хельрунг. — Теперь к последним событиям, которые имеют прямое отношение к нашему делу.
Он изложил изумленным мужчинам события минувшей ночи. Началась оживленная дискуссия. Что это было? Был ли это, как страстно уверял доктор, просто кошмарный сон — галлюцинация, вызванная ядом хорхоя и усугубленная ужасами, испытанными за день? Или это было, как с такой же страстностью утверждал фон Хельрунг, именно тем, чем казалось: его попыткой схватить меня? Торранс предложил пока отложить этот последний вариант. А если мы не сумеем другими средствами определить местонахождение чудовища, то использовать его желание против него самого.
— Пусть оно придет к нам, — сказал он.
— То есть вы планируете использовать мальчика как наживку, — сказал доктор. — Потому что он слышал у себя в голове какие-то голоса.
— Только в качестве последней, отчаянной меры, — ответил Торранс, краснея. Уортроп явно напугал его.
— Здесь уже есть привкус отчаяния, — возразил Уортроп.
— Что касается меня, — сказал своим звучным голосом Пельт, — то я воодушевлен известием об этом нападении — если это было нападение; я не говорю, что так и было, Пеллинор, — потому что других новостей о ночных происшествиях не было. Кто-нибудь из вас видел утренние газеты? Я рад доложить, что в них нет ничего, что подходило бы под образ действия нашего объекта.
Фон Хельрунг отмахнулся.
— Это ничего не значит. Городские власти все будут держать под спудом, только бы избежать паники и политических затруднений. Я сомневаюсь, что репортеров сейчас подпускают к полицейскому управлению ближе, чем на сто ярдов.
— Если кто-то из представителей третьей власти может туда попасть, так это Рийс, — сказал Доброгеану.
— Если уж мы заговорили о Рийсе, то где он, черт бы его побрал? — поинтересовался Торранс.
— Было бы ужасно, а, — сказал Граво с искорками в темных глазах, — если бы он, эта незаменимая шестерня в нашем механизме, пал жертвой того, кого мы ищем?
— Страшная мысль, — хмыкнул Пельт.
— Я монстролог, — легко возразил Граво. — Это моя профессия — думать страшные мысли.
Разумеется, Рийс выжил той ночью. Он появился около середины утра, когда дискуссия затихла, и ограничивалась рассеянными замечаниями с долгими паузами между ними. День, как назло, потемнел. Здания по другую сторону Пятой авеню стояли в полутьме; снег, которого нападало полдюйма, лежал на тротуарах, отсвечивая серым. Фон Хельрунг два раза затянулся сигарой и отложил ее. Когда прозвенел звонок, он соскочил с кресла и сшиб пепельницу, и потухшая сигара покатилась по персидскому ковру. Граво ее подобрал и сунул себе в карман.
