При виде этого Тихий вздрогнул, как если бы принял удар на себя.
— Да что же это делается… — услышал он сбивающийся шепот Альбины. Девушка смотрела чуть в сторону от потасовки — туда, где из толпы вышвырнули безногого, а затем и его протез.
— Куда прешь, дохлятина?
— Только тебя тут и не хватало!..
— Всюду лезут, а еще бедненькими прикидываются… — зашумели в толпе.
Новый вопль опять привлек внимание к дерущейся паре — теперь «учительница» ползала по асфальту, воя и причитая, ее лицо заливала то ли кровь, то ли содержимое одной из спрятанных в сумке бабы банок. Но и та, уже окончательно лишившись пуговиц на блузке, открывшей белые, трясущиеся от жира малопривлекательные телеса, стояла пошатываясь и прикрывала рукой, все еще сжимающей сумку, нос, а по ее лицу ползли слезы.
— Ох, убили… — сумел разобрать Тихий ее бормочущие причитания. — Совсем убили!..
Баба сделала еще пару шагов и вдруг схватилась за виски, затем согнулась и села на землю, покачиваясь из стороны в сторону, а соперница тем временем уже поднялась на четвереньки и, размазывая по лицу красные потеки, поползла в сторону обессилевшей противницы. Она и сама уже не знала, что ею движет; надежда захватить сумки покинула ее, засевшая в голове боль не позволяла ясно мыслить, и все прежние эмоции переросли в одну отчаянную и бессмысленную ненависть, в которой почти не осталось ничего человеческого.
И снова вспышкой всколыхнулись злые голоса: на асфальт возле калеки приземлился человек почти здоровый, только несколько помятый во время не видимой за людскими спинами драки. Его разбитое лицо опухало на глазах…
— Да что же это делается?! — снова прошептала Альбина, завороженно глядя на общее безумие. — Люди ли это?
— Это толпа… и не худшая из возможных, — изменившимся голосом ответил ее спутник. — Пошли скорей отсюда… Ничем хорошим это не закончиться.
Они успели пройти всего лишь пару метров, когда в центре толпы раздался уже знакомый обоим резко обрывающийся хрипом вопль.
— Бежим! — рванул за руку девушку Тихий, и они помчались по улице, опережая хлынувший им вдогонку людской поток.
Появление констриктора в центре толпы вызвало всеобщий хаос, в сравнении с ним толкотня в коридоре больницы и на дискотеке могли показаться организованным военным парадом. Паническое бегство превратило людскую массу в лавину, сносящую все на своем пути.
Падали на асфальт полные и пустые сумки.
Падали отдельные продуктовые банки и пакеты.
Падали споткнувшиеся о них люди. Падали, чтобы тут же оказаться затоптанными слепыми, безжалостными в своем страхе ногами…
Вскоре возле магазина никого не осталось — лишь несколько избитых, истоптанных бедолаг ползали среди растерзанных тряпок, обрывков упаковок и продуктов. «Учительница» с разбитой головой попробовала встать, но тут же повалилась в объятия к бывшей противнице — больше ей встать не пришлось…
Калека со стоном потянулся к протезу, быстро опухающие подбитые глаза мешали ему рассмотреть пространство вокруг себя. Дрожащая рука дотянулась до чьего-то тела и отдернулась, снова пришла в движение… На противоположной стороне улицы с треском захлопывались окна зевак-одиночек, наблюдавших за дракой.
Из разбитой витрины, перешагивая зубья битого стекла, появился констриктор, отпихнул с дороги буханку хлеба с застрявшим в ней каблуком-шпилькой и тяжело зашагал по захламленному тротуару.
— Господа… товарищи… граждане… — залопотал разбитыми губами уже почти ослепший калека. — Помогите же мне… Помогите, люди!
Он с мольбой вознес руки к небу и наткнулся на нечто живое и движущееся, с которого капало что-то мокрое и теплое.
Констриктор не умел удивляться — мало ли почему жертве захотелось облегчить ему работу…
— Люд… — заткнулся шепот калеки.
* * *
Альбина захлопнула дверь, дважды повернула ключ в замке и внезапно обмякла, прижимаясь спиной к косяку.
— Вот мы и дома…
И не узнала собственный голос.
Тихий согласно кивнул. Теперь, когда опасность ненадолго отступила, к нему почему-то пришел страх. Собственно, страх с самого начала был при нем, он жил в его душе годами, и, когда катастрофа наступила, этот человек всего лишь временно загнал его куда-то вглубь — бороться с этим чувством у него не было времени. Когда надо действовать — не до страха, так он считал и, похоже, оказался прав. Зато теперь ему пришлось отвернуться, чтобы Альбина не увидела выражение, возникшее у него на лице.
— Мне не нравится ваша квартира, — брякнул Тихий, быстро пробегая взглядом по комнате. — Кстати, вы умеете лазить по водосточным трубам?
Это тоже было приемом против страха — говорить о чем угодно и что угодно, только бы не молчать. Впрочем, разглагольствовать впустую он не умел и не любил, а потому сходу определился в теме.
— Не знаю. — Альбина растерянно заморгала, стараясь увязать воедино обе части его высказывания. Увязываться они не желали. Может, этот человек и впрямь сумасшедший? — Почему не нравится?
Тихий заставил себя улыбнулся и повернулся к ней. В самом деле, обычно квартира Альбины всем нравилась, и девушка приложила немало усилий, чтобы обставить ее на свой вкус. Мебели здесь было немного: круглый столик, диван и пара кресел, прислонившихся спинками к серому, в разводах ковру. Небольшой пейзаж, нарисованный на холсте очень вытянутого формата на противоположной к входу стене, окружали восковые листья хойи, почти полностью закрывшие серебристые обои и оплетшие заодно книжную полку. Комната выглядела пустоватой, но эта пустота придавала ей особое изящество и элегантность — самый придирчивый взгляд не нашел бы, что здесь можно убрать или добавить, даже высокая изящная ваза на столике и будто бы небрежно подоткнутый край белой занавески являлись неотъемлемыми штрихами в законченном рисунке интерьера, лирического и строгого одновременно. Рудольф приходил от ее комнаты в восторг, друзья одаривали комплиментами, приятельницы завидовали — но никто и никогда не говорил Альбине, что эта комната может не нравиться.
— Здесь очень мило, — пояснил Тихий, — но если сюда ворвется вот такой больной, — он подошел к окну и перегнулся через подоконник, — выбираться придется по водосточной трубе, а она здесь держится на честном слове. Двоих ей точно не выдержать… Да и балкончик того гляди завалится вниз. — Он вернулся в комнату и присел в ближайшее кресло. — А вообще удивительно. Вы так запросто пригласили меня к себе… Прямо в пижаме. Вы же меня совсем не знаете…
Альбина внимательно посмотрела на Тихого, словно увидела его впервые.
Что он этим хотел сказать? Угрожал? Просто удивлялся? Прочитать что-либо по его лицу было невозможно: Тихий усмехался привычной и деланной улыбкой, тогда как его глаза печально смотрели мимо Альбины, и в них затаилась тоска.
Последнее все и решило.
