— Ты что-то спросила?
— Я спросила, не придешь ли ты завтра ко мне… Знаешь, в столице будет какая-то крупная конференция. Тоже — событие, и почти вся наша профессура разъехалась. Я даже удивилась: как так можно — уже второй день в больнице нет ни одного мало-мальски компетентного специалиста, одни интерны, неудачники и молодежь…
— Да, долгое спокойствие ослабляет… тьфу, расслабляет. — Из-за этой его дурацкой оговорки Альбина не почувствовала обычного раздражения. — А вообще любопытно: наш мэр, оба его заместителя, даже начальник нашей комиссии — все тоже подались сейчас в столицу. Видно, развеяться от безделья захотелось.
— Не нравится мне это, — вновь нахмурилась девушка. — А дорожная полиция? Ты не обратил внимания, что все живые постовые исчезли, одни «коробки» стоят!
— Тоже бездельничают, — махнул рукой Рудольф. — Да брось ты! Нам-то какое дело? Когда все идет как по расписанию — не грех и сачкануть… Ты ведь тоже не имеешь права в дни дежурства покидать территорию больницы, а вспомни, сколько раз мы с тобой бегали в кафе.
— Но на этаже всегда кто-то оставался, — напомнила она, — на всякий случай.
— Но ты сама говоришь, молодые врачи остались. А они, может, и не хуже ваших профессоров. И без нашего мэра жизнь в городе не остановится. А дорожная полиция… тоже, наверное, кто-то где-то сидит и смотрит на монитор. Чего им пылиться, если последний раз правила дорожного движения в нашем городе серьезно нарушили аж два года назад? А где по мелочи — там можно и не спешить, компьютер нужную сумму штрафа сам со счета снимет… Так что выкинь мрачные мысли из головы и сосредоточься на том, что скоро мы с тобой распишемся. Договорились?
Он заглянул девушке в лицо, ожидая, что оно засияет, как обычно, что на щеках появятся ямочки, а серые глаза лукаво прищурятся. Но ничего не произошло: наоборот, в уголках глаз Альбины заблестели готовые выкатиться слезинки.
— Не надо, — чужим, испуганным голосом сказала она.
— Что? Ну, дай я тебя поцелую, — неуверенно шутливо предложил он.
— Не надо говорить об этом… — увернулась Альбина. — Они… слышат…
И она кивнула в сторону луны и верхушек деревьев.
* * *
И больше ничего не надо!
Да-да-да-да, да-да, да-да!
У этой песни было два названия и несколько вариантов аранжировки, а кроме того — и огромное количество «близняшек», настолько похожих по мелодии и содержанию, что их постоянно друг с другом путали. Собственно, кое-кто пытался объявить ее особым направлением или стилем, настоящим, полноправным видом музыки, название которого звучало столь труднопроизносимо, что его как-то стихийно перекрестили в «ламбадобрейк» — тоже не слишком благозвучно, зато понятно.
«Ламбадобрейк» задорно повизгивал во всех колонках, скакал по веткам, тревожа замороченные мигающим освещением листья, изначально не привыкшие к такому веселью.
Много ли мыслей уживается в голове одновременно со смехом? Когда внутри пляшут солнечные зайчики, все серьезные рассуждения разлетаются вдребезги, да и зачем думать, когда можно уйти в музыку-смех с головой, стать ее придатком? Это потом, когда мелодия иссякнет, затеряется в тишине, наступит пора размышлений — для тех, кому они вообще нужны. А пока звучит — лучше выбросить все из головы, пусть она хоть ненадолго станет легче. Забудь все — и танцуй, танцуй, оглашая воздух восторженными воплями…
И больше ничего не надо!
А в пространстве уже трясутся незлые кулаки, трутся и толкают друг друга бедра, и вот уже в освобожденном центре площадки валится наземь парочка, чтобы показать самый класс танцевального дворового мастерства. Не день, не два выкладывались они после рабочего дня, тренируясь в подвалах и на чердаках, но позади усталость и пот — сейчас время их триумфа.
Тела ритмично змеятся, нахлестываясь друг на друга, и в то же время избегают касания: струится огромной шелковой кистью обработанная всякой химией шевелюра парня, блестит черный «люрексом» на голове партнерши…
Мы упадем в объятья сада.
Да-да-да-да, да-да, да-да!
И вопят, вторя певцу-певичке опьяненные задором голоса…
Центр площадки, как издавна заведено, отдается «профессионалам», а край уже заполнили «отфонарщики» — здесь можно упасть на спину и просто дрыгать в воздухе ногами, можно пройтись на руках. Да мало ли на какую дурь толкает человека полная свобода движения? И лишь веселым безумием сверкают в мелькании светофильтров глаза.
Все ли?
За разноцветицей огней сложно обнаружить пустоту, и все же слишком резко выделялся из общей массы один тяжелый, отсутствующий взгляд-чужак. Это его запомнил по дороге Рудольф, прежде чем пустовзглядый незнакомец успел нырнуть под маску изменчивого света.
А было так… Взгляд этот — не в ритм, не в темп — заскользил по бьющимся в тенетах музыки фигурам, замер на ближайшей тонкой талии, и она на миг прекратила извиваться.
— Привет! Партнершу ищешь? — Вильнули шелковые бедра, и худенькая рука с десятком тонких браслетов потянулась к восходящему солнцу на футболке.
Да, все началось так просто…
Не говоря ни слова в ответ, пустовзглядый протянул ей навстречу свои лапищи; пальцы впились в ребра, словно нарисованные тенью на майке, и на какой-то момент обоих скрыло сгустившееся облачко жидкого азота.
Совсем рядом визжа упал на линолеум и завертелся волчком бритый юнец, его крик подхватили другие, и среди слитного ора затерялся один вопль, вспыхнувший на миг тогда, когда пальцы пустовзглядого вошли в худенькое тело, прорывая кожу. Тем более не слышен был тихий хруст, а то, что девочка вдруг обмякла в руках партнера, что голова ее откинулась назад, что замерли, мутнея, вылезшие из орбит глаза, что кровь заструилась по талии, — кто это заметит?
Кому это нужно?
Блестящие от темно-красной жидкости пальцы ослабили хватку, тело сухо свалилось под танцующие ноги — ноги-пружины огромного веселого механизма-организма по имени дискотека.
И больше ничего не надо!
Неужели никто не обратит внимания хотя бы на странно замедленные движения нового посетителя?
Никто.
Для «профессионалов» — центр площадки. Там — акробатика, там — мастерство, там — восторженные взгляды зрителей. Но началось все на «периферии». Здесь с ума сходили кто как может, кто во что горазд.
Тело под ногами? Мало ли их валяется… Что, каждому пульс щупать? Где тут разглядишь, как липкие от крови пальцы уже мягко ощупывают вихляющие бока новой жертвы… Сжатие, хруст, вопль…
Визжит веселая толпа!
А голосок-то у певца — звоночек! Разве поверится, что под его светлое звучание могут приближаться к центру площадки неторопливые шаги убийцы?
Шелковая кисть волос танцора-солиста скрылась под склонившейся над ним спиной, затянутые в трикотаж глянцевые ноги задергались, забыв о ритме, и вдруг замерли, подогнувшись.
