– Боюсь, на следующей исповеди мне действительно будет в чем покаяться.
Пауль, уже собиравшийся взять дорожную сумку, изумленно уставился на него.
– В чем?
– В том, что я солгал полиции.
11
Рим, Борго Санто-Спирито
– Что ты думаешь об этих ребятах? – спросил Альдо Росси, когда они стояли у штаб-квартиры иезуитов. – Почему-то они показались мне немного не от мира сего. Что касается меня, то я рад снова оказаться на свежем воздухе.
Он глубоко вздохнул и подставил лицо свежему ветру, который большей частью разогнал нависшие над Римом тучи. Теплое весеннее солнце сияло на крышах города, но вскоре должно было исчезнуть за ними.
Клаудия бросила взгляд через плечо, на большое здание, из которого они только что вышли.
– В одном ты прав. Иезуиты живут в собственном мире, где существуют другие законы.
– Плевать. Главное, чтобы братья придерживались наших законов. Если же нет, то у нас появится много работы!
– Вообще все это странно, – вздохнула Клаудия. – Генерал ордена и его команда менеджеров показались мне скорее исполненными любопытства, чем потрясенными. Будто со смертью Сорелли у них возникла проблема, куда более серьезная, чем вопрос, кто же убил одного из них. Кроме того, брат Кадрель вызвал у меня кое-какие подозрения.
– Но почему? Он же только что прибыл в Рим.
– Вот именно! В Австрии он руководит интернатом, что, должно быть, является очень ответственной работой. Но уже спустя несколько часов после того, как о смерти Сорелли становится известно, мы встречаемся с ним здесь, в Риме.
– Если он и правда был так близок с Сорелли, то это вполне понятно.
– Гм, возможно. Но почему он сразу же удостоился аудиенции у генерала ордена в присутствии всех высокопоставленных иезуитов? Чем был так важен Сорелли?
– Возможно, дело не в Сорелли, а в Кадреле. Клаудия кивнула, соглашаясь.
– Именно. Однако в таком случае дело становится еще более загадочным, поскольку Кадрель занимает в иерархии ордена куда более низкую ступень, нежели Сорелли.
– А если мы заблуждаемся? Возможно, это собрание было совершенно безобидным.
Перед мысленным взором Клаудии возникли генерал ордена и его советник, а также группа пожилых мужчин. Все они были в черном, с серьезными лицами. Как постаревшие солдаты, охраняющие клад, подумала она. Или рыцари. Но по какому делу собралось это судилище?
– У нас пока слишком мало фактов, чтобы отбрасывать какие-либо теории, Альдо. Прежде всего на повестке дня кропотливая криминалистическая работа. У нас назначена встреча в Ватикане, возможно, она даст нам кое-какую информацию. – Клаудия подняла голову и посмотрела поверх окружающих ее крыш в сторону Ватикана, где в солнечных лучах переливался созданный Микеланджело купол высотой более чем в сто тридцать метров. – Поскольку погода чудесная, предлагаю пройтись.
Чем ближе они подходили к Ватикану, тем большим становилось число прохожих, стремившихся туда же, куда и они. Утром, должно быть, никто и не рассчитывал, что так распогодится. Теперь, казалось, все приехавшие в Рим туристы спешили воспользоваться этим и полюбоваться куполом собора Сан-Пьетро в солнечных лучах. Школьники, вопя, бегали вокруг учителей, маленькие и большие туристические группы послушно следовали за своими экскурсоводами, а японцы с фотоаппаратами громким голосом отдавали команды, будто речь шла о штурме тихоокеанского острова. На стыке Борго Санто-Спирито и Виа дель Сант-Уффицио была такая давка, что продвижение вперед в ближайшее время казалось невозможным.
– До встречи остается еще двадцать минут, – заметил Альдо, бросив быстрый взгляд на часы. – Давай зайдем в какой-нибудь бар, пока толпа не рассеется. Мы оба с самого утра ничего не ели, если я не ошибаюсь.
– Не ошибаешься. – Клаудия тут же почувствовала слабость. – Я просто умираю от голода.
В углу бара им удалось найти свободный столик – крошечный, с двумя плотно придвинутыми друг к другу стульями. Клаудия заказала горячий бутерброд с салями и сыром и стакан свежевыжатого апельсинового сока, а Альдо – кусок фруктового торта и колу. Клаудия жадно вонзила зубы в свою калорийную закуску и стала есть с большим удовольствием. Но когда Альдо заговорил, аппетит у нее мгновенно пропал.
– Я хочу еще раз извиниться перед тобой за вчерашнее, Клаудия. Я не шучу, поверь мне. Кроме того, мне вовсе не свойственно вот так…
– Тихо! – прикрикнула она на него.
Ей было неприятно, что он напомнил ей о том случае, и к тому же она не могла придумать более неподходящего места для подобного разговора, чем переполненный, шумный бар. Кроме того, между ней и Альдо все уже было сказано.
– Это по-прежнему стоит между нами. Мы сможем выкинуть эту проблему из головы, только если обсудим ее!
Голос Клаудии стал ледяным.
– С головой вообще-то ситуация довольно забавная. Если уж в нее что-то попало, то выкинуть это не представляется возможным. Вероятно, стоит попытаться что-то объяснить, что-то приукрасить, но что сделано, то сделано, а что сказано, то сказано.
Лицо Альдо омрачилось; он, казалось, смутился.
– Так нечестно. Я прилагаю все мыслимые усилия к тому, чтобы все уладить. Но ты просто закрываешься от меня, будто тебе это ни к чему. Я уже начинаю думать, что ты обрадовалась, когда нашла предлог положить конец всему, что было между нами. – Он тяжело вздохнул. – Но я этого не понимаю!
– Так, значит, по-твоему, это предлог? Дискуссия окончена, Альдо. – Покачав головой, Клаудия встала и положила на столик купюру в десять евро. – Считай, что я тебя пригласила. А теперь идем, монсеньор Уэхара ожидает нас!
12
Рим, Борго Санто-Спирито
Пауль Кадрель стоял у единственного окна своей комнаты и смотрел на деловой Рим, спешащих прохожих и проносящиеся мимо авто. Казалось, никому нет дела до смерти старого иезуита. Мысли Пауля по-прежнему беспорядочно метались, но хаос в его голове еще больше усилился с тех пор, как Дэвид Финчер откровенно признался, что солгал полиции.
Генеральный секретарь упросил Пауля подождать, пока его не позовут для дальнейшей беседы.
Все это не нравилось Паулю. С каждой проведенной здесь минутой росли его сомнения и увеличивалось количество вопросов. Изначально он прилетел в Рим, чтобы попрощаться со старым другом и приемным отцом. Однако теперь Паулю казалось, что он находится здесь по совершенно другой причине, причине, о которой ему ничего не известно. И он не был уверен, что вообще хочет узнать о ней, но выбора у него не оставалось. Он иезуит, а значит, обязан слушаться своего генерала.
– Входите, – сказал Пауль, когда в его дверь постучали. Генеральный секретарь просунул в дверь свое массивное тело, и Пауль удивился. Неужели у этого занятого человека нет других забот, кроме как приглашать его на беседу? Здесь явно дело не в чересчур услужливом нраве, вынудившем секретаря взяться за исполнение подобного поручения.
