Взгляд Клаудии вернулся из далеких далей, и она посмотрела на Пауля.
– Ты – верующий католик. Разве, согласно твоей вере, убийство человека – не одно из самых больших прегрешений?
– А согласно твоей разве не так?
– Я давно потеряла веру.
– Это не так, Клаудия. Муки совести, которые ты испытываешь, доказывают обратное. Ты можешь злиться на Бога, да, но ты ведешь себя не как человек, для которого Бог ничего не значит. Иначе смерть Морелло не потрясла бы тебя так.
Он осторожно погладил ее по голове, как ребенка, которого надо утешить.
– Ты хочешь сказать, что только у католиков есть совесть и только они могут сожалеть о своих поступках?
– Как иезуит, я, наверное, должен был бы согласиться. Однако позволь мне высказаться таким образом: речь идет не о том, сожалеешь ты или нет, а о том, почему ты сожалеешь. Я чувствую, что ты, может, и изгнала Бога из своих мыслей, но не из своего сердца.
– Мы оба сироты, Пауль, и нам известно, каково это – расти без родителей. Я не знаю, есть ли дети у Эрнесто Морелло. Если да, то сегодня я сделала их сиротами. Но даже если детей у него нет, у него, по всей вероятности, были родственники или люди, которых он считал близкими. Теперь они оплакивают его, так же как и я…
– Продолжай! – попросил Пауль, когда она неожиданно умолкла.
– Так же, как я оплакивала Дарио и оплакиваю его до сих пор.
– Дарио? Он был твоим отцом?
– Нет, братом. Мы с Дарио никогда не видели своих родителей. Я не знаю, кто они и живы ли они вообще.
– Хочешь рассказать мне о вас с Дарио?
– Да, наверное, мне это пойдет на пользу.
Пауль замерз, поэтому они сели на кровати Клаудии. Окруженные разложенными на полу документами, они, должно быть, представляли собой сюрреалистическое зрелище, подумал Пауль, – как герои фильма Жан-Люка Годара.
– Даже если я больше не вспоминаю о родителях, кое-что о них мне известно, – признался он. – Я знаю, как их звали, знаю, в каком доме они жили. Из чужих воспоминаний, если угодно, из рассказов Сорелли и Анфузо. Как так получилось, что тебе совсем ничего не известно о твоих родителях?
– Мы с братом были подкидышами. Нас нашли одним воскресным утром: мы лежали в корзинке у входа в церковь Санта-Мария-Маджоре. Похоже на историю о Моисее. Во всяком случае, мне так рассказывали. Для меня это тоже не более чем чужие воспоминания: мы были младенцами. В корзинке также обнаружили листок с нашими именами и заметкой: «Это брат и сестра, рожденные в одно время. Ради Бога, позаботьтесь о них!»
– Так вы близнецы, – понял Пауль.
– Да. Мы попали в христианский сиротский приют. Дарио воспитывали монахи, меня – монахини. Собственно, лучшей предпосылки для жизни доброго католика не придумаешь, верно?
– Или наоборот, – не согласился Пауль. – Слишком большая доза лекарства, как правило, вызывает обратную реакцию. С тобой так и произошло?
– Не совсем. Монахини были очень строги, иногда даже фанатичны, но не это оттолкнуло меня от веры.
– А что?
– Мы с Дарио никогда не теряли друг друга из виду, между нами существовала тесная связь. Ведь у нас больше никого не было. Он очень хорошо учился в школе; у него обнаружился талант к языкам, и благодаря стипендии из Ватикана он смог изучать английский и французский языки. Он работал на каникулах в Ватикане и выполнял разные переводы. До тех пор, пока однажды летом, шестнадцать лет назад… – Клаудия замолчала, и ее взгляд, кажется, снова унесся в далекую даль. Пауль обнял ее за плечи, будто так он смог бы не дать ей потеряться в воспоминаниях.
– Что же случилось? – мягко, но настойчиво спросил он.
– Если бы я только знала, – тихо проговорила Клаудия. – Он исчез, просто исчез, и все. Есть свидетели, что тем утром он вошел в Ватикан. Но никто не видел, как он выходил оттуда. С тех пор Дарио больше нет.
Пауль подумал, что понимает, каким ударом оказалось для Клаудии исчезновение ее брата. Вырасти без родителей, а затем, через столько лет, потерять брата, да еще таким необычным образом – это редкое коварство судьбы. Клаудия, должно быть, чувствовала себя так, будто ее дважды лишили прошлого.
– Полицейское расследование не проводилось? – спросил он.
– Проводилось, но безуспешно. Ватикан не проявил большой заинтересованности в том, чтобы разрешить римской полиции рыться за его стенами, а внутреннее расследование Ватикана было закончено в течение трех дней. В их докладе римской полиции было написано следующее: «Несмотря на то что были опрошены все, кто имеет отношение к делу, не удалось выяснить ничего, что могло бы пролить свет на так называемое исчезновение Дарио Бианки». Чудесная формулировка; я сохранила ее до сегодняшнего дня. Я читала эти строки несколько сотен раз. Особенно удачное выражение, на мой взгляд, «так называемое исчезновение». Как будто мой брат просто подшутил над всеми!
– Я, естественно, не знал твоего брата, но ты можешь это исключить?
– Могу. Мы с Дарио действительно любили друг друга. Наша судьба спаяла нас.
– И что было дальше?
– Я писала заявление за заявлением – начальнику полиции, министру внутренних дел, преподавателям Дарио, людям, на которых он работал в Ватикане, даже Папе. Мало кто вообще ответил, и никто не смог – или не захотел – ничем мне помочь.
– И потому ты стала сомневаться в Боге? Но какое отношение он имеет к исчезновению твоего брата?
– Как я могу верить в справедливого и милосердного Бога, если в Ватикане может происходить нечто подобное? Если Бог даже там не защищает людей, то где же тогда?
– Люди соорудили стены Ватикана, люди работают там и ведут дела, а не Бог.
– Но разве они действуют не по велению Господа? Или ты, иезуит, хочешь возразить мне?
– Я сомневаюсь, что можно возложить ответственность на Бога за все плохое, что происходит в этом мире. Если кто-то и похитил твоего брата, то это был не Бог. Это были простые люди!
– Но люди не смогли вернуть его мне, и Бог тоже не сделал этого, хотя я умоляла его, и не один раз. И вот тогда я поняла, что любая защищенность и любая защита – всего лишь иллюзия. Я поняла, что только один человек может мне помочь: я сама!
Пауль уловил в словах Клаудии очень многое, даже то, что она не произнесла.
– Поэтому ты стала полицейским. Чтобы делать то, в чем Бог – по твоему мнению – бросил тебя на произвол судьбы!
Она ненадолго задумалась.
– Можно сказать и так. Да, я пыталась побольше узнать об исчезновении Дарио. Но двери Ватикана остались закрытыми и передо мной.
– И ты постепенно смирилась с этим?
– Никогда! – громко заявила Клаудия, и ее голос дрожал от возбуждения. – Никогда, никогда…
