Когда я возвращался домой, уже стемнело. Что это — мне почудилось или кто-то и в самом деле выглянул из-за угла дома, где я живу? Нет, мистер Джефет Смит не мог так быстро добраться до Нового Орлеана. Отбросив мрачные мысли, я поднялся к себе, предвидя встречу с незваными гостями. Однако комната была пуста, и я слегка улыбнулся при мысли о том, как подействовали на меня бумаги деда и мой странный сон. Я говорю «слегка», поскольку сразу же вспомнил слова деда о том, что последователи культа Ктулху есть во всех уголках мира, поэтому разыскать меня в Новом Орлеане мог вовсе не сам мистер Смит, а кто-нибудь из его помощников, с которым он связался по телеграфу! Неспроста же дед просил присылать ему описания местных языческих обрядов, с помощью которых он намеревался вплотную подобраться к культу Ктулху и подобных ему тварей.
Я погасил свет, подошел к окну и, спрятавшись за прозрачной занавеской, принялся наблюдать за улицей. Квартал, в котором я жил, считался одним из старейших в Новом Орлеане; его дома отличались красотой и изяществом; в них жили в основном художники, писатели и ученые, а также любители музыки всех направлений — от классики до блюза. На улице, где я жил, всегда кипела жизнь, поэтому и сейчас, в десятом часу вечера — что у нас считалось продолжением дня, — повсюду было полно людей. Через некоторое время мне показалось, что вдоль моей улицы прохаживается человек, который чем-то отличается от жителей города. Впрочем, я не был в этом уверен. И все же этот человек явно посматривал на мой дом, вернее, на окна моей квартиры. Он медленно прогуливался по улице на таком расстоянии от дома, чтобы не упустить из виду ни одного входящего и выходящего. Меня поразила его походка — какая-то странная, шаркающая, как у Джефета Смита из моего сна, и что еще хуже — как у людей-амфибий, описания которых я нашел в бумагах деда.
Я отошел от окна, лихорадочно соображая, что делать. Выдвигать обвинение против человека только из-за того, что он прохаживается под твоими окнами, глупо — а вдруг он окажется обыкновенным поэтом в поисках своей музы? Как я буду потом оправдываться? И все же нельзя исключать возможности, что в мою квартиру попытаются проникнуть. Сидя в темноте, я пытался придумать выход из создавшегося положения. Если человек на улице — мой преследователь, то, скорее всего, дело обстоит так: Смит связался с ним по телеграфу и приказал следить за мной и моим домом; караульный занял позицию уже после того, как я отвез чемоданы на почту, и теперь вел наблюдение, дожидаясь прибытия самого Смита. Вполне возможно, что члены секты не захотят привлечь к себе внимание, устроив «инцидент», и потому вряд ли станут открыто врываться в мою квартиру — пока не сочтут, что другого пути у них нет.
Я прождал до полуночи; только когда улица опустела и мой караульный куда-то исчез, я отважился лечь в постель.
В ту ночь я увидел свой второй сон, который оказался еще более удивительным, чем первый, хотя его смысл я понял лишь спустя некоторое время. Как и первый сон, я записал его во всех подробностях. Вот он:
Сон начался точно так же, как предыдущий.
Передо мной появляется седовласый мужчина в темных очках. На этот раз его окружает что-то вроде дымки. За спиной мужчины виднеются смутные очертания какого-то огромного здания. Трудно сказать, вижу ли я здание изнутри или снаружи; между головой старика и кладкой стены я различаю что-то вроде массивного каменного стола. Здание имеет очень странную форму — я таких никогда не видел: это громадный каменный зал с крестовыми сводами, едва различимыми в полумраке; я вижу гигантское круглое окно и колоссальные монолитные колонны, рядом с которыми голова старика кажется совсем крошечной. Вдоль стен тянутся книжные полки, на которых стоят гигантские фолианты; на их корешках видны странные иероглифы. Постепенно из темноты, в которую погружен этот чудовищный гранитный зал, начинают проступать огромные выпуклые блоки, плотно пригнанные к таким же огромным вогнутым блокам; я вижу странные резные фигуры, расставленные по всему залу. Пол мне не виден, как, впрочем, и нижняя часть тела старика.
Он просит меня быть очень внимательным.
Вновь появляется знакомая мне улица. Я узнаю ее сразу — это улица в городе Начес, штат Миссисипи, где я занимался исследованиями до того, как посвятил себя изучению креольской культуры. Я иду по улице, но меня как будто никто не замечает. Впереди я вижу здание почты; я вхожу. Работники заняты своими делами, на меня никто не обращает внимания.
Вдруг происходит нечто странное. Полки, на которых лежат письма, приготовленные к отправке, исчезают, словно растворяясь, и я вижу толстый конверт. На нем стоит мое имя; я узнаю дедушкин почерк. Судя по марке, письмо отправлено из Лондона за день до гибели моего деда. Мне все становится ясно. Письмо вместе с открыткой из Парижа было отправлено в Начес, откуда их переслали в Новый Орлеан, где я работал в то время, однако письмо каким-то образом затерялось и с тех пор так и лежало на почте.
Я снова слышу голос старика в черных очках. Он просит меня не пропустить ни единого слова.
«Мистер Бойд, — дружелюбно, но торопливо говорит он, — сделайте все так, как я скажу. За вашей квартирой следят. Завтра приедет мистер Смит, видеться с которым вам вовсе не обязательно. Завтра же соберите все необходимое и съезжайте с квартиры; выходя из дома, проверьте, нет ли за вами слежки. Уезжайте в Начес. Там сходите на почту и заберите письмо; это письмо вашего деда, оно поможет вам в ваших дальнейших действиях — если, конечно, вы не передумаете. Ни в коем случае не потеряйте его».
Голос затихает, и старик исчезает.
Теперь я уже ни секунды не сомневался в том, что должен верить своим странным снам. Проснувшись утром, я уже знал, что письмо моего деда затерялось на почте в Начесе и что я — следуя инструкциям моего наставника — должен немедленно отправляться в Начес, чтобы забрать письмо и в точности выполнить все распоряжения деда.
Мне было бы любопытно повидать Джефета Смита, но я прекрасно понимал, что, убедившись в моем нежелании расставаться с бумагами, он не оставит меня в покое, и мне потом будет втрое сложнее, а то и вовсе невозможно избавиться от его преследования. На следующий день я даже с какой-то неохотой ушел от слежки — ибо за мной действительно следили; в этом у меня не осталось и тени сомнения. Тип, который меня преследовал, был отвратителен — широкоротый, узколобый и почти что безухий, его глаза были практически лишены век, а кожа свисала грубыми жесткими складками. Уйти от него мне удалось играючи — применив старый как мир прием, когда входишь в одну дверь дома, а выходишь в другую.
Прибыв в Начес и зайдя на почту, я объяснил, что приехал из Нового Орлеана, чтобы разузнать о письме, которое должно было мне прийти; я так долго и настойчиво упрашивал служащего посмотреть, не завалилось ли оно за какой-нибудь ящик, что тот сдался и пошел выполнять мою просьбу. Разумеется, письмо было найдено и с извинениями отдано. К этому времени я давно перестал удивляться, откуда мне известно о письме и мистере Смите; мне уже было ясно, что мои сны приобрели свойство не просто сбываться, а рассказывать обо всем, что происходило со мной или должно было произойти; меня удивляло только одно — откуда у меня появилась эта особенность.
