Залезать в спальный мешок Кирилл не стал, испечёшься, а просто разделся до трусов и лёг на спальник сверху. Он представил, как завтра пойдёт по домам, и тут же придумал ещё один аргумент для спора с Валерием и Гугером. Ведь организовать быт их команды было обязанностью Валерия, за это Валерий и деньги получал. Цепляться к розетке — это быт. Значит, Валерий станет держать Гугеру стремянку, а он, Кирилл, будет выполнять работу за Валерия?..
Кирилл вообразил Гугера с болгаркой в руках лицом к лицу с Псоглавцем, потом вспомнил Саню Омского, его рассказ, как зэки бежали с зоны, а начальник посылал Псоглавца в погоню… Кирилл представил, что он — зэк, что он бежит из лагеря, бежит по осеннему лесу… Он выставил вперёд руки, чтобы ветки не выкололи глаза. Ветки хлещут по ладоням. Октябрь, быть может, начало ноября… Ещё не вся листва опала, вокруг — круговерть жёлто-бурых пятен, деревья, деревья. Рукава телогрейки мокрые, руки и лоб исцарапаны, шапку с него сорвало сучком. Ноги в грубых сапогах бьют в землю, покрытую жухлой травой, и он знает, что в лесу за ним тянется цепочка чёрных следов, тихо наполняющихся водой.
Он знает, что за ним погоня, но кто гонится? Вохровцы с собаками или вправду это чудище, что нарисовано в церкви? Лая не слышно. Хрипя от удушья, он забирается на какой-то бугорок и оглядывается, утирая лицо. По другую сторону бугра он видит просторную лысину давней вырубки, густо заросшую мелкими ёлочками. Тусклое небо, осиновые заросли, заброшенный лесоповал…
По ёлочкам к нему приближается полоса дрожи. Так дрожит вода, когда близко к поверхности проплывает большая рыбина. Кто там, в ёлочках? Собака? Он вытаскивает из-за голенища самодельный нож. Если человек — плохо, вохра не ходит в одиночку, у вохры — винтари и разрешение на отстрел. А у собаки только зубы, и он насадит собаку на перо, когда та прыгнет ему на грудь… Собака — это хорошо.
Он видит в ёлочках, что под зелёными лапами мелькает тёмная спина большой собаки. Спустили с поводка, дуболомы… Собака останавливается, задирает голову, нюхает влажный воздух. Он видит острую собачью морду, напряжённые уши… А потом вдруг собачья башка поднимается над ёлочками — словно распрямляется человек, стоявший до этого на четвереньках. Человек с головой собаки…
Кирилл подпрыгнул и проснулся, весь в холодном поту. Он лежал на спальнике посреди класса в заброшенной школе. Тускло и дымно светились грязные окошки. Вроде бы кто-то только что стоял у одного из них, но на улице, и смотрел, что там делает Кирилл.
И вдруг завопила сигнализация микроавтобуса.
В соседнем классе тотчас раздался стук, что-то шаркнуло, грохнуло, хлопнула дверь, и по коридору мимо двери Кирилла пробарабанили быстрые шаги. Наверное, это Гугер кинулся к машине.
Кирилл сунул ноги в расшнурованные кроссовки и тоже побежал к выходу. Сигнализация улюлюкала и завывала.
Возле автобуса метался сноп света от фонаря, выхватывая то заднюю стенку автобуса, то угол школы, то забор, то бурьян.
— Убью ворюгу! — заорал откуда-то Гугер.
Свет обрушился на Кирилла.
— Убери! — крикнул Кирилл, заслоняясь.
Гугер отвёл фонарь. Кирилл подошёл. Гугер тоже был в трусах, только на ноги надел пляжные сланцы. В левой руке у него был фонарь, на запястье болталась барсетка. В правой руке Гугер сжимал травматический пистолет.
— Отруби сирену, — морщась, сказал Кирилл.
Гугер сунул пистолет на поясницу под резинку трусов, пошарил в барсетке, вытащил брелок с ключами и, нацелив брелок на автобус, надавил кнопку. Трели сигнализации оборвались.
— Хотелось бы знать, что случилось? — спросил с крыльца Валерий.
Он стоял у перил в шортах и футболке.
— Вувузела моя заорала, сам же слышал, — злобно ответил Гугер. — Кто-то хотел автобус вскрыть.
— Кто? — глупо спросил Валерий.
— Жак-Ив Кусто, — огрызнулся Гугер. — Я в автобус спать перехожу. Надо караулить от этих уродов.
— Я с тобой, — тотчас сказал Валерий. — Просто в доме душно, а в машине кондишн включить можно.
Третьему в неразгруженном автобусе места не было.
Кирилл вернулся в свою комнату, закрыл дверь и прислонился к ней спиной. Он слышал, как за стенами ходят Гугер и Валерий, скрипят досками пола, вжикают молниями, шуршат. Потом их шаги протопали мимо двери Кирилла, гулко простучали по крыльцу. Одно окно сбоку осветилось — это Гугер включил свет в автобусе. Потом свет погас. Кирилл остался в заброшенной школе один.
Он стоял и слушал, не зная, что ожидает услышать. Вроде бы настала тишина. И потом сквозь неё проступили звуки медленно умирающего деревянного дома. Тихо скреблась о шифер ветка тополя. Что-то протяжно дышало, оседая. Чуть слышно вздрагивало стекло в раме. Щёлкнула треснувшая штукатурка, потёк песчаный ручеёк. Хруст. Еле различимый стон. Шелест.
Это же не замок с привидениями, — сказал себе Кирилл. Здесь никого не пытали, не убивали. Это заброшенная школа вымирающей деревни Калитино. Здесь детей учили читать-писать, показывали им, как крутится глобус, как в воде кипит кусочек натрия, как проросший горох доказывает законы Менделя… Здесь ставили двойки и пятёрки, вручали грамоты, читали наизусть Некрасова…
Все эти вещи Кирилл понимал словно бы одной половиной сознания. Другая половина пыталась освоить, привести к обыденности ошеломительное впечатление: негромкий цокот собачьих когтей в пустом коридоре. Словно бы собака бродила по мусору, смотрела на двери, нюхала что-то на полу…
В этой деревне нет собак, говорил себе Кирилл. Когда завопила Гугерова вувузела, в ответ не раздалось ни одного гавка. В этой деревне нет собак. А в этом доме, кроме него, нет других людей.
Словно кто-то провёл пальцем по груди Кирилла. Кирилл резко повернулся. Оказывается, он, слушая, плотно прижимался щекой к фанере двери. По груди просто стекла капля пота. А как-то раз было, что напротив стояла голая Вероника и вот так же проводила пальцем ему по груди. Кирюша, это несерьёзно, сказала Вероника. Не надо туда, ответила ей деревенская немая девушка Лиза. Не надо туда, потому что на самом деле там всё очень серьёзно.
Если я не узнаю, что происходит за дверью, я сдохну от страха, подумал Кирилл. Но если я увижу за дверью собаку, то эта собака, медленно распрямившись, поднимется и встанет передо мною Псоглавцем, и я тоже сдохну, — довёл Кирилл до конца свою мысль. Я выживу, только если там никого и ничего нет. Но ведь я слышу цокот собачьих когтей…
Кирилл зарычал, распахнул дверь и выскочил в коридор. Конечно, коридор был пуст. Но в нём отчётливо пахло кислой псиной.
7
Завтрак оказался ещё хуже ужина.
— Двадцать первый век! — ворчал Гугер, с отвращением хлебая йогурт пластиковой ложечкой. — В глухой деревне сотовая связь и вай-фай! А умыться, блин, нечем, и пожрать нечего…
— Это и называется постиндустриальная цивилизация, — пояснял Валерий, запивая чипсы выдохшейся минералкой.
