— Здравствуйте, — сказал Кирилл погромче.
Старуха медленно распрямилась, разглядывая Кирилла.
— Здравствуйте, — по-деревенски певуче ответила она.
На старухе был синий сатиновый халат школьной уборщицы и какие-то белые, больничные, бязевые штаны, для которых Кирилл нашёл только определение «исподнее». На ногах — галоши, на голове — платок, завязанный под подбородком.
— Я ваш новый сосед, — внятно и громко начал объяснять Кирилл. — Нас трое товарищей. Мы на неделю поселились в том здании, — Кирилл махнул рукой, — где школа была. У нас командировка в вашу деревню.
— То-то я и вижу, машина-то большая заворачивала. Кто такие, думаю? Городские, не иначе. Заповедниковские-то по-другому, всех здесь знают, им чего в брошенном доме-то сидеть…
Старуха говорила свободно и складно, как сказительница.
— Нам в тот дом электричество нужно. Я хочу попросить вас, чтобы разрешили наш провод в вашу розетку подключить. Мы заплатим. За каждый день — пятьсот рублей.
— В день по пятьсот? — переспросила старуха.
— Да. Пятьсот в день. Дней на пять-семь. Это будет где-то две с половиной — три с половиной тысячи.
— Три-то пятьсот много…
— Ничего, для нас нормально.
— Три-то пятьсот за всё лето нагорает. Дорогой нынче ток стал. Раньше-то жги — не хочу, а сейчас за всё дерут. Тысячу сюда, тысячу туда, вот и пенсии нету, а ведь жить надо, есть-пить… Картошка-то своя, овощи там, лук, яйца, но ведь хлеб нужен, без хлеба что за еда, и прикупить чего, хоть лампочки, хоть одёжу какую…
Кириллу сначала показалось, что старуха пожалела его расходы, а сейчас он понял, что старуха, не думая о нём, сразу приложила деньги за электричество к своему бюджету. Складность и певучесть речи была не от мудрости, а от глупости и равнодушия к тому, как сказано.
— Тогда я пойду схожу за проводом — и к вам в дом. Как вас зовут?
— Раиса Петровна я. Токарева. Да просто Рая Токарева, меня тут все знают, мы же у своих-то все на виду. А ты иди вон к дочери, Лиза она. Лизка-то и розетку покажет в доме…
Дочь? — удивился Кирилл. По старухе — так внучка… Хотя сколько этой Раисе Петровне? Лет шестьдесят. Как тётке, у которой он снимал квартиру. А тётка любовника имеет, ездит на Кипр…
— Только Лиза у меня, ну, это, говорит плохо, ты не пугайся, — всё журчала старуха. — Так-то она нормальная, заикается сильно. Я бы сама подошла, дак нога отказала, цельный час буду ковылять…
— Хорошо-хорошо, — торопливо заверил Кирилл.
Через забор он перелез с огорода во двор школы, достал обе бобины с проводом и улицей пошёл снова к воротам Токаревых.
Лиза всё ещё колола дрова. Она вогнала топор в чурбан и никак не могла развалить чурбан надвое или достать лезвие. Она нелепо стукала чурбаном на топоре о плаху, на которую ставила поленья. Кирилл шёл к Лизе, смотрел на её терзания, но видел лишь то, что груди Лизы от движений и наклонов увесисто качаются под рубашкой.
— Это снова я, — весело сказал Кирилл, бросая в траву бобины.
Он деловито забрал у Лизы топор с чурбаном на лезвии. Колоть дрова он не умел, но знал по кино, как справляются, если заклинило топор. Он закинул топор с чурбаном за спину, с натугой размахнулся через плечо и ударил обухом топора о плаху. Чурбан лопнул.
Кирилл отложил топор.
— Ты Лиза, — сказал он. — А я Кирилл. Я из Москвы. Я с друзьями тут, мы вчера тебя на автобусе подвезли немножко, помнишь?
Лиза настороженно кивнула.
Кирилл поймал себя на том, что ему Лиза нравится. У неё был чуть вздёрнутый нос и серые глаза. Обветренные скулы, рыжая летняя конопатость и густой загар, не курортный, а деревенский, делали её простушкой, однако сквозь крестьянку просвечивала барышня с египетским разрезом глаз, нежным овалом лица и таким изгибом губ, потрескавшихся от жары, словно эти губы знали о жизни всё.
— Мы с друзьями вон в том доме остановились, получается, соседи ваши, — пояснил Кирилл. — А электричества нет. Твоя мама разрешила мне к вам в розетку подцепиться. Я платить буду, по пятьсот в день. Это дней на пять, на неделю. Покажешь мне, куда воткнуться можно?
С разгона Кирилл не сразу осознал двусмысленность просьбы.
Лиза помолчала и кивнула. Они стояли и смотрели друг на друга.
— Ну так веди меня, — осторожно произнёс Кирилл.
Это указание прозвучало совсем странно, будто он попросил Лизу провести его сразу в постель. Лиза покраснела, повернулась и пошла к крыльцу. Кирилл задумчиво подобрал бобины и пошагал за ней.
Крыльцо вело на дощатую веранду с маленьким окошком. Веранду использовали как кладовку — здесь вдоль стен стояли какие-то мешки, похоже с кусками торфа, а на полках блестели трёхлитровые пыльные банки. Дверь в дом была утеплена и обита дерматином.
Центр дома занимала большая белёная печь. Устье её находилось на кухне. Шершавый белый бок вылезал в большую комнату, где на полу были половики, а на окнах шторки. Стол застилала скатерть, в шкафу-серванте стоял телевизор, подушку на кровати украшала кружевная салфетка. Кирилл почему-то думал, что кровать должна быть высокой, двуспальной, с металлическими шариками на спинке, но кровать оказалась обычной панцирной койкой. Другую такую же койку Кирилл успел увидеть в узкой комнатушке сбоку, проём в эту комнату Лиза сразу задёрнула занавеской. Кирилл догадался, что комнатка — спальня Лизы. Две односпальные койки в доме означали, что здесь живут только Лиза и её мать и у Лизы нет ни мужа, ни отца. Хотя, конечно, и на односпальную кровать можно лечь вдвоём.
— Где розетка? — озираясь, спросил Кирилл.
Лиза указала под стол.
Кирилл залез под стол и увидел у плинтуса допотопную розетку. Он потрогал её — розетка шаталась. Кирилл выглянул из-под стола.
— Она болтается. Можно, я прикручу её покрепче?
Лиза молчала.
— Отвёртка имеется?
Лиза подумала и отрицательно покачала головой. Точно, мужчины в доме нет, понял Кирилл.
— Тогда принеси ножик.
Лиза ушла и вскоре вернулась, присела и протянула тупой нож. Кирилл подкрутил шурупы и воткнул в розетку вилку одной своей бобины. Этот жест показался ему откровенным намёком на секс. Он вылез из-под стола, разматывая провод. В душе всё ходило ходуном.
— Готово, — сказал он, не двигаясь с места.
Лиза смотрела в сторону, избегая глянуть ему в лицо. Кирилл ясно видел её смущение, которое не соответствовало мелочному поводу.
— Лиза, ты ведь можешь говорить? — тихонько спросил он.
Лиза наконец взглянула ему в глаза — недоверчиво и робко. Потом зажмурилась, затаила дыхание и произнесла:
— Не… много…
Глаза Лиза не открывала, точно ждала поцелуя.
