Книга Дэмономания, страница 101. Автор книги Джон Краули

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Дэмономания»

Cтраница 101

Она добежала до двери, прикрыв голову от дождя портфелем: только вчера из парикмахерской.

Ей сказали, что дедушку перевели в другую часть больницы; он лежал теперь не в палате интенсивной терапии, а в каком-то, очевидно, менее экстренном отделении; она пошла по коридорам, вдыхая знакомые запахи.

Он лежал в другой позе; интересно, постепенно он поменял ее или вдруг: руки, расслабленно лежавшие по бокам, подтянулись, кисти чуть приподнялись, а пальцы согнулись. Трубка искусственного кормления уходила в нос, а из-под одеяла выходила другая, от катетера к бутылочке для мочи. Она подавила желание проверить ее, не надо ли поменять.

Села рядом с ним. Она дотронется до него и поговорит с ним позже, не сейчас.

Пара согруппников — в том числе Роз — предложила составить ей компанию. У тебя где-то там дедушка в коме? Не стоит тебе ехать одной. Но Бобби и в этом им отказала, не дала проявить заботу. Когда она была с ним, грешная часть души становилась такой сильной, что могла пожрать и всяческую заботу, и людей заодно, так пусть лучше держатся от нее подальше.

— Дедушка, — сказала она вслух.

В комнату вошла монахиня — тихонький стук, легкая улыбка.

— Мне наверху сказали, что вы пришли. Бобби промолчала.

— Он держится молодцом. В общем. Особых изменений нет. Но жизненные показатели хорошие. Сердце сильное.

Она присела на другой стул у койки неподалеку от Бобби. Как и все, она уже не носила объемистое черное одеяние из многослойной саржи, вуали и накрахмаленной белой ткани. Простое, как школьная форма, черное платье; белая шляпка, под которой виднеются серо-стальные волосы. А говорили, что их стригут налысо.

— Могу я задать вам вопрос? — спросила монахиня. Лицо у нее было розовое, чистое, все в тонких морщинках.

— Да, конечно.

— Мистер Шафто… у него не было страховки.

— Нет.

— Он когда-нибудь состоял в Пэ-Ша? Профсоюзе шахтеров?

— Нет. Никогда.

— Вот в чем вопрос. Он здесь уже около десяти недель. Похоже, его состояние не изменится. Это общее мнение.

Бобби смотрела на нее непонимающе-озадаченно — как всегда, когда общалась с соцработниками и кураторами. Не подсказывай им; пусть выскажутся; так надежнее. Иногда они просто не решаются договорить и дают тебе еще немножко времени.

— Мы выделяли для него деньги из фонда помощи неимущим, — продолжала монахиня, — но средства ограниченны. Да вы знаете, наверное.

Бобби отвернулась и стала смотреть на окаменевшее лицо деда. Монахиня проследила ее взгляд и предупредительно сложила руки на коленях, словно ждала, что старик вот-вот поведает что-то, а может, подтвердит — ничего, мол, не поделаешь.

Раньше Бобби всегда верила этим женщинам: они хоть и осудят, но не оставят и не прогонят. Но может, монашки такие только по телевизору. Они же содержат больницу и, если ты не можешь заплатить, скорее всего, точно так же выставят тебя, как педиатрия в Конурбане, только поизящнее.

— Ничего не могу поделать, — сказала Бобби.

— Вы не могли бы зайти перед уходом в офис? — сказала монахиня, вставая. — Вам бы надо поговорить с врачом.

Бобби кивнула.

Может, уже все равно, подумала она. Может, он так далеко зашел в ту страну, что ничего не изменится, делай с его телом что-то или не делай. Он уже сейчас выглядел заброшенным, запущенным, кожа — точно глина в их дворе, лицо сланцевое. Ногти на руках бесцветные и безжизненные, как куриные когти.

Он вспорол ее как тряпичную куклу и наполнил своим злом. Вот почему она приехала в ту ночь на краденой машине и увидела, как он лежит на кровати, совсем беспомощный, потому что вновь ушел вслед за своим дьяволом в страну ночи. Она подсунула руки под его неподвижное тело, напрягла все силы, приподняла и перевернула его лицом вниз, чтобы он не ожил. Теперь он мертвец, и она не станет о нем горевать. Его отправят в больницу угольной компании «Удача». Или как она там теперь называется. Больница долго простояла закрытой, а потом стала приютом, откуда никто не возвращался. Когда Бобби была маленькой, ее уже собирались закрывать; Флойд как-то раз указал в ту сторону из окна грузовика и сказал: не дай им отвезти меня туда. Не разрешай им резать меня. Он взял с нее обещание.

Вошла другая монашка — молодая, розовощекая, — с принадлежностями для мытья.

Она радостно поздоровалась, как будто соскучась. Поставила таз в раковину, открыла воду, проверила температуру, словно младенца собиралась купать; а Бобби смотрела.

— Так вы дочь мистера Шафто? — спросила монашка. Она опустила перила у койки Флойда, поставленные на случай, если он вдруг очнется и решит перевернуться или встать, — чтобы не свалился.

— Внучка, — сказала Бобби.

— А-а. А я думала…

— В двух словах трудно объяснить, — сказала Бобби. Слишком трудно. Слишком тяжело.

Молодая монашка принялась мыть Флойда, не переставая разговаривать то с ним, то с Бобби. Ну, как мы себя чувствуем. Сегодня мы и белье поменяем. Ну-ка, прошу прощения. Приподнимемся.

— Я сама могу это сделать, — смутившись, сказала Бобби. — Давайте я.

— Да мне нетрудно, — ответила девчушка.

— Это и моя работа, — настаивала Бобби. — Я сама санитарка. Каждый день таким занимаюсь.

Монашка недолго колебалась: просьба перевесила долг. Бобби знала, что нет в мире такой санитарки, которая не уступит хоть часть ежедневных обязанностей первому же, кто согласится их взвалить на себя.

— Что ж. Ладно, — сказала девушка. — Как понадоблюсь, позовите.

Она заученным движением проверила уровень мочи в бутылочке и ушла. Бобби на миг позавидовала ей, посвятившей жизнь трудам и молитвам, — но мало нашлось бы людей, которым Бобби никогда не завидовала; такой уж у нее характер, и она за собой это знала.

Вот бритва для него, вот расческа. Бобби взяла теплую губку и принялась за дело; она высвободила руку Флойда из сорочки и подняла ее; та словно сопротивлялась ее усилиям. Она слышала его дыхание: воздух с тихим посвистыванием проходил через рот и нос возле трубки. Она отерла деду лицо, отведя в сторону гладкие волосы, такие густые; им она тоже позавидовала.

Бобби подняла голубую сорочку с его бедер, развязала подгузник, сложила, завернув в него оказавшиеся там два сухих катышка, и отправила в мусорный бачок. Снова намочила и отжала губку и стала мыть влажную кожу — больную от влаги и соленой мочи. Отыскала крем, каким она каждый день обрабатывала детей, хорошенько намазала бедра (такие огромные и жилистые по сравнению с детскими) и впалые ягодицы. Теперь она без труда могла поворачивать его то так, то сяк, да вот без толку.

Смотри, что ты наделала.

Если только это ее рук дело.

Никто не мог ее обвинить — ни доктор, ни санитарка, ни монахиня. Значит, ничего и не было. Это все его вина, или Божья воля, или с ним удар случился, или сердце остановилось ненадолго. Она прекрасно помнила, что совершила в хижине на Кабаньем Хребте, помнила даже запах сосен и глины; помнила, но не верила, словно тот день в ее памяти породила кома, а не наоборот.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация