Я ждал, притаившись неподвижно, хотя внутри у меня все тряслось от ужаса, а сердце колотилось так же громко, как камни, которые он бросал в крысят…
Крысолов ждал меня уже давно, но ждал напрасно. Я не шевельнулся, не дрогнул. И даже зубы мои скрежетали. так тихо, что он не мог меня услышать. Знал ли он, что я смотрю на то, как он убивает Большую Самку? Может, он надеялся напугать, поразить меня этой смертью так, чтобы я наконец сдался, покорился обманчивому очарованию голоса его дудочки и позволил ему убить себя – как позволяют все остальные?
Тот, кто хочет убить, всегда ждет подходящего момента. Но у преследуемого, которому грозит смерть, есть все же возможность скрыться, спрятаться, переждать. И если жертва терпелива, хитра и обстоятельства ей благоприятствуют, она может остаться в живых. А выжить – это иной раз важнее, чем победить…
Крысолов знал, что ему никогда не очистить город так, чтобы в нем не осталось ни одной крысы, ведь эта последняя крыса знает его насквозь, она способна предвидеть все его действия, умеет избегать расставленных ловушек, способна перехитрить охотника и улизнуть от него. Крысолов отлично знает об этом, и его это задевает и мучает, ведь так обидно сознавать, что крыса может оказаться умнее Крысолова.
Срывая половицы в том старом доме, он, видимо, надеялся, что именно там скрывается эта последняя – самая умная в городе – крыса. Неожиданно обнаружив Большую Самку с малышами, он был обескуражен и испуган – он наконец понял: бывает, что крысы не выходят из своих нор, чтобы откликнуться на его зов и последовать за ним, хотя бы потому, что кормят своих детей и не покинут их ради горсти ячменя и писка деревянной дудочки.
Он заскрипел зубами от ненависти и уже занес свой тяжелый резиновый сапог, чтобы растоптать Большую Самку… Но она исчезла.
Лишь серый камень, похожий по форме на тело крупной крысы, лежал на забрызганной кровью земле.
Крысолов застыл над ним с занесенной для удара ногой, не понимая, что же случилось с только что ползавшей у его ног матерью крысят. Он наклонился, протер глаза, пытаясь понять: куда же она все-таки делась?
Он осмотрел все вокруг, обвел взглядом даже толстую балку, распластавшись на которой, лежал я, но так и не нашел никакой лазейки, куда могла бы втиснуться крыса.
Крысолов поставил ногу на место, присел на корточки и потрогал камень рукой. Это был самый обыкновенный тяжелый камень, какие часто встречаются в фундаментах старых домов. Он поднял камень и заглянул под него, надеясь хоть там найти ту дыру, в которую ускользнула Большая Самка. Но под камнем никакой дыры не было. Не было и Большой Самки.
Продолговатый серый камень выпал из руки Крысолова.
Я вздрогнул и встряхнулся… Эти события разыгрались в моей памяти… Все это было давно, может быть, даже очень давно…
Сегодня Крысолова опять нет здесь, но я боюсь, что он вернется. Ведь Крысолов всегда возвращается, и я – крыса – должен помнить об этом. Крыса, которая забывает о Крысолове, погибает.
Меня всегда привлекали эти высокие кирпичные стены, под которыми укрылись обширные подземелья и подвалы. Но раньше я не приходил сюда, потому что меня сдерживало и парализовало присутствие Крысолова.
Теперь, хотя меня все ещё терзают сомнения, я чувствую себя свободным – как некогда в разделенном Зоной Тишины городе. И эта призрачная свобода позволяет мне отправиться туда, где я никогда раньше не бывал.
Сквозь приоткрытое полуподвальное окошко я пролезаю в просторное, светлое, чистое помещение. Я настороже – как всегда в новых, незнакомых мне местах. Ведь здесь можно встретить и кошку, и ласку, и куницу, и енота, можно попасться в силок или в капкан. А может, здесь прячется Крысолов в ожидании того, что мне захочется прийти именно сюда?
Холодный каменный пол, высокие потолки, белые стены, широкие коридоры. Кое-где у распахнутых настежь дверей стоят стулья. Есть здесь совершенно нечего – нигде нет ни пищи, ни воды.
Я бегу, уткнувшись носом в гладкие каменные плиты под ногами. Здесь нет даже сороконожек и тараканов, изредка встречаются лишь мелкие паучки, которые прячутся в перистых комочках пыли.
Я бегу вдоль длинных широких залов и вдруг замедляю ход – каменные люди, каменные звери, камни разной формы стоят в центре зала и под стенами, на которых резко выделяются цветные пятна в деревянных рамах. Яркие, светлые, темные, контрастные, нейтральные…
Я бегу дальше, и мне все больше не нравятся эта пустота и холод стен, где нет ничего, ну, совершенно ничего съедобного. Надо выбираться отсюда, возвращаться в темные тихие подвалы, каналы, сточные канавы. Залы и коридоры ведут меня все дальше – вперед и вперед, и я надеюсь, что в конце концов они приведут туда, откуда началось мое путешествие.
Еще один поворот, следующий зал. Столько света! Вот это неожиданность… Странные звери. Я пробегаю сквозь разрезанную вдоль корову – через её мозг, пищевод, позвоночник, сердце, легкие, желудок, печень, почки, кишки. Быстрее, быстрее бы выбраться из этих мертвых внутренностей.
Перепуганный, я останавливаюсь перед яркой, блестящей группой зверей, которых никогда раньше не видел вместе.
На корове стоит коза, на козе – лиса, на лисе – голубь. Все они мертвы…
Это человек сначала убил их, а потом водрузил друг на друга, вставив в пустые глазницы блестящие стеклянные шарики…
А рядом – ещё одна пирамида смерти. Конь, на нем – собака, на собаке – кошка, на кошке – петух. Чуть подальше – кабан, на нем – овца, на овце – индюк, на индюке – крыса. Крыса стоит на задних лапах, из широко раскрытой пасти торчат вперед острые резцы.
От ужаса я вжимаюсь в пол.
Ведь я совсем недавно видел этого самца – он бегал за самочками, прыгал через подземные ручьи, рыл нору в глинистой почве.
А теперь он стоит здесь – неподвижный, застывший… И только свет множества ламп отражается в его глядящих в потолок стеклянных глазах.
Я подбегаю к коню и рассматриваю ноги, копыта, шерсть.
Лак. Все покрыто лаком. Отлакированные трупы зверей, и среди них я – одинокая крыса – в холодном, неуютном, чужом интерьере.
Стеклянные глаза глядят на меня отраженным светом…
Я отступаю назад. Прыгаю в неплотно прикрытое окошко.
На ближайшей помойке нахожу размякшую капустную кочерыжку и поспешно набиваю себе желудок. Я всегда так жадно ем, когда что-то выводит меня из равновесия…
В норе я мгновенно засыпаю. Во сне снова вижу покрытого лаком коня, на нем – собаку, кошку и петуха. Их ведет за собой, а точнее – тащит за уздечку Крысолов… Тоже набитый опилками и покрытый лаком. Серый, сгорбленный, он шарит глазами по всем углам, как будто высматривает там меня.
Может ли быть такое, что Крысолов прячется в моих снах? И может ли он подстроить мне там ловушку? Может ли оттуда снова напасть на меня?
