Книга Тень Крысолова, страница 6. Автор книги Анджей Заневский

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Тень Крысолова»

Cтраница 6

Крысолов молниеносно схватил Лоснящегося за шкирку, задушил двумя пальцами и бросил в висевшую на поясе сумку.

Мне показалось, что я уловил едва слышный писк. Может, это был единственный звук, который за всю свою жизнь издал Лоснящийся?

Крысолов удалился, длинными шагами пересекая пустынную свалку. И тут я заметил Большого Седого Самца, сидевшего неподалеку от меня. Сжавшись в комок, он скрипел зубами от ярости.

Он бросился к луже, потом побежал в нору. Вернулся и снова обежал лужу кругом. Он бегал так всю ночь, пища и призывая Лоснящегося. А ведь он видел, как Крысолов схватил его и бросил в свою сумку!

Вскоре Седой исчез. Может, он пошел за Крысоловом, который таскался со своей дудочкой по складам и свалкам? А может, просто ушел подальше отсюда и где-то строит новую насыпь из мусора?

Кучу собранной им рухляди, маскировавшей скрытую в подвале нору, вскоре разрушили весенняя буря и ливень.

Еще долгое время, приближаясь к тому месту, где жил Седой, я останавливался опасении, что он вот-вот выскочит, бросится на меня и прогонит прочь.


По ночам я странствовал по городу – не столько в поисках еды, которой в огромных складских зданиях и на свалках всегда было вдоволь, сколько подгоняемый любопытством.

Я не мог вынести постоянного топтания по одним и тем же подвалам, каналам и постройкам, я чувствовал непреодолимую жажду познания, меня манили открытия, я хотел знать – что же там дальше, за пределами этих прибрежных улочек и подземелий большого, шумного порта.

Мне нужны были эти путешествия. Я спускался в каналы и бежал по туннелям, не обращая внимания на льющиеся отовсюду потоки воды и грязи. И я бродил так до тех пор, пока не выматывался окончательно и пока у меня не оставалось одного-единственного желания – заснуть.

Тогда я отдыхал, прижавшись к холодной каменной стене и возвращался обратно или шел дальше, вперед и вперед, в погоне за тем, чего я ещё не знал.

Меня гнало в непрерывные скитания сознание того, что жизнь существует и там, где я ещё не был; что там, за теми подвалами, которые я только что миновал, есть следующие, которых я ещё не видел, может быть, опасные, но главное – другие, и только от меня одного, от силы моих крысиных лапок зависит, смогу ли я познать их.

В этих своих скитаниях я не одинок. Мне нередко встречаются крысы, кружащие, как и я, по самым границам наших семейных территорий.

Я встречал и крыс совсем иной окраски, с совсем другим запахом – чужих, неуверенных, не знающих, что их ждет здесь: найдут ли они себе новое гнездо или будут изгнаны отсюда.

Встречались и крысы, блуждающие группами и целыми семьями в поисках неизвестной, иллюзорной цели, в которую мы верим, не зная даже, существует л” она.

Встречались одиночки, быстро перебегающие улицу в страхе перед хищными птицами и кошками, и я знал, что ничто не заставит их свернуть в сторону или повернуть назад.

Но я не бегу вслепую – лишь бы вперед, вперед и дальше… Я иду, потому что предчувствую, мыслю, ощущаю, потому что жажду этих скитаний, жажду самостоятельно выбирать себе путь.

И этой путеводной мысли я заставляю служить свои деликатные, хрупкие конечности, чувствительные пластинки моих ушей, мой острый, видящий даже в темноте взгляд, вылавливающее мельчайшие оттенки запахов обоняние – все мое тело, от вибриссов, предупреждающих о препятствиях на пути, до чувствительного к холоду кончика хвоста.

Куда?

Между скользкими стальными решетками, прикрывающими вход в подземные каналы, и жилищами спящих людей я вдруг неожиданно открыл для себя незнакомое пространство – ночь, первые вопросы жизни и шум лениво текущей воды.


Страх – это сила жизни. Он объединяет, как сеть подземных тоннелей. Страх постоянно сидит в нас и лишь иногда выползает наружу, пищит, стонет, воет, заставляет спасаться бегством. Началом самосознания живых становится страх за собственную жизнь.

Здесь, в портовом городе, который, как мне кажется, я познавал подвал за подвалом, дом за домом, ещё остались места, куда не ступала моя нога. Почему я обходил их стороной? Ведь достаточно свернуть вон в тот канал или пролезть вот в этот ведущий наверх колодец. А может, я обходил эти места стороной только потому, что большинство местных крыс избегают их? Потому что все другие ходят своими, давным-давно протоптанными путями?

Мы всегда добегаем до обвалившейся стены и сворачиваем в сторону лишь у этих развалин.

А если бы я свернул, не доходя до этого места? Или за этой вот кучей камней пошел прямо, не обращая внимания на то, что все остальные крысы здесь поворачивают?

Но я продолжаю идти среди других крыс, сворачиваю вместе с ними, вместе с ними обхожу препятствия на пути. И все же почему меня, как магнитом, влечет вон тот льющийся с высоты мутный поток смешанной с перьями крови, разбавленной горячей водой? Он льется, растекается по сторонам, распространяя вокруг запах страха смерти, запах, который предостерегает – не ходи туда! Не лезь в это отверстие! Любопытство может убить тебя, любопытство опасно…

Ведь мои самые любопытные братья и сестры погибли первыми. Да я и сам довольно долго не искал, не входил, не сворачивал, если этого до меня не делали другие крысы.

Но теперь меня влекут незнакомые коридоры, льющиеся потоки, неведомо куда ведущие лестницы и тропы. Крысы проходят мимо них, не глядя, как будто не замечая, они ничего не ищут. Их жизнь, как вытоптанная раз и навсегда тропинка – знакомая, размеченная заранее, неизменная.

Некоторые здесь родились и здесь же умрут. Они никогда не видели ни дневного света, ни лунного блеска, да и не хотят их увидеть. Им знакомы только такие люди, каких можно встретить внизу, в каналах, с масками на лицах, в тяжелых резиновых сапогах. Эти крысы счастливы здесь. Они счастливее, чем я, бредущий неведомо куда.

Любопытство? Тоска? Беспокойство? Что заставляет меня покинуть теплое гнездо, семью, дружественно настроенных крыс, ждущую потомства самку?


Пространство заполнено крупными, жирными, толстоногими птицами. Они сильно бьют крыльями, но не взлетают – стоят, вытянув шеи, беспокойные и напуганные. Из раскрытых клювов высовываются извивающиеся, подергивающиеся язычки. Птицы хотят пить, хотят есть, но вокруг них лишь огороженная площадка и смешанный с пометом песок. Они смотрят друг на друга и время от времени бьют друг друга клювами по головам, шеям, крыльям.

Они перебирают ногами, кричат, становятся все более раздраженными и неуверенными. Проходят к раздвижной стене, откуда доносятся отзвуки убивания.

Птицы знают, что они скоро умрут, что им не удастся сбежать, ускользнуть, преодолеть барьеры, сетки, стены. Они знают, но все ещё хотят жить, и это желание будет теплиться в них даже тогда, когда их станут убивать.

Очередную партию птиц вталкивают в раздвижную дверь, и они исчезают в помещении, которого я ещё не видел. Я смотрю на них сверху, устроившись на тонкой трубе. Если бы я упал отсюда, птицы заклевали бы меня насмерть, забили бы ударами мощных ног, задавили, разорвали. Может, от злости, а может, и от страха перед поджидающей их за этой стеной смертью, запах которой чувствуется даже здесь…

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация