– Как давно ты это знаешь? – спросила она.
– Многие годы. Слушай:
Есть склон в лесу, там дикий тмин растёт,
Фиалка рядом с ландышем цветёт,
И жимолость свой полог ароматный
Сплела с душистой розою мускатной;
Там, утомясь весёлою игрой,
Ложится спать Титания порой;
Из сброшенной змеёй узорной кожи…
А теперь слушай конец:
Для феи покрывало там на ложе.
И я знал это, – заключил он, – всё время.
– Да, – сказала Зина, глядя на него. – Зина значит фея.
– Ты не Божественная Премудрость, – сказал он. – Ты Диана, царица фей.
Холодный ветер шелестел деревьями, гнал по затянутому льдом ручью сухие листья.
– Понятно, – сказала Зина.
Ветер шелестел деревьями, словно шептал. Он слышал в этом шёпоте слова. Ветер шептал: БЕРЕГИСЬ! Он не мог понять, слышит ли это Зина.
Однако они продолжали дружить. Зина рассказала Эммануилу об одной из своих давних личин. Тысячи лет назад, говорила она, она была Маат, египетской богиней вселенского порядка и справедливости. Когда кто-либо умирал, его сердце взвешивалось по сравнению со страусовым пером Маат. Таким образом определялось бремя грехов этого человека. В первую очередь греховность человека определялась по его правдивости. Насколько человек был правдив, настолько он мог рассчитывать на благоприятное решение. На судейском троне восседал Осирис, но так как Маат была богиней справедливости, фактически решение принимала она.
– А затем, – сказала Зина, – идея суда над человеческими душами проникла в Персию.
В зороастризме, древней персидской религии, каждый умерший человек должен был пройти по судному мосту, именовавшемуся Чинват. Если человек был греховен, мост становился всё уже и уже и, в конце концов, сбрасывал его в огненную пучину ада. Именно отсюда почерпнули свои представления о Днях Последних поздний иудаизм и христианство.
Добродетельного человека, которому удавалось пройти по мосту, встречал на той стороне дух его религии: прекрасная юная женщина с большими, великолепными грудями, а если человек был греховен, дух его религии представлялся в виде старой, высохшей карги с тощими, обвислыми сиськами. Так что он мог сразу понять, к какой категории его отнесли.
– И это ты была духом религии для добродетельных людей? – спросил Эммануил.
Зина не ответила на этот вопрос, а перешла к другим, более, по ее мнению, важным.
В этих суждениях умерших, берущих начало в Египте и Персии, проверка велась совершенно безжалостная, и греховная душа была по сути обречена. В момент твоей смерти книги, перечисляющие твои добрые и дурные поступки, закрывались, и никто, даже боги, не мог повлиять на итог. В некотором смысле судебная процедура была чисто механической. Инвентарный список твоих поступков составляли еще при жизни, теперь он просто вводился в механизм воздаяния.
Как только этот механизм получал список, с тобой было кончено; механизм рвал тебя в клочья, на глазах у бесстрастно наблюдающих богов.
Но однажды (сказала Зина) на тропинке на пути, ведущему к судному мосту, появился новый персонаж. Это был загадочный персонаж, словно составленный из непрерывно меняющейся последовательности аспектов и ролей. Иногда он именовался Утешителем, иногда Заступником. Иногда Помощником. Иногда Укрепителем. Иногда Советчиком. Иногда Адвокатом. Никто не знал, откуда он пришел. Тысячи лет его не было, а потом он вдруг появился. Он стоял у обочины оживленной дороги, и когда души поспешали к судному мосту, этот сложный персонаж – который порою, хотя и редко, представлялся женщиной – подавал им, всем поочередно, знаки, стремясь привлечь их внимание. Представлялось критически важным, чтобы Помощник привлек твое внимание до того, как ты ступишь на судный мост, иначе было поздно.
– Поздно для чего? – спросил Эммануил.
– Помощник спрашивал человека, подходящего к судному мосту, не желает ли он, чтобы в грядущем испытании его представлял кто-нибудь другой.
– Помощник?
Помощник, объяснила Зина, брал на себя роль адвоката, он предлагал свои услуги по защите испытуемого. Однако этим дело не ограничивалось: он предлагал представить механизму воздаяния вместо перечня его поступков некий другой перечень. В случае человека безгрешного это не имело никакого значения, а вот для грешного это приводило скорее к оправдательному, чем к обвинительному приговору.
– Так нечестно, – возмутился Эммануил. – Виновный должен быть наказан.
– Почему? – спросила Зина.
– Потому что таков закон.
– Тогда для виновных нет никакой надежды.
– А они и не заслуживают никакой надежды.
– А что, если виновны все? Об этом он как-то не думал.
– А что написано в представляемом Помощником перечне? – спросил он.
– Ничего, – сказала Зина. – Это просто чистый лист бумаги. Документ безо всякого содержания.
– Тогда механизм воздаяния не сможет его обработать.
– Ещё как сможет, – улыбнулась Зина. – Он решит, что получил отчёт о жизни абсолютно безгрешной личности.
– Но он не сможет действовать. У него не будет никаких входных данных.
– В том-то всё и дело.
– Тогда механизм правосудия будет жульнически обманут.
– А весь обман будет состоять в том, что у него отнимут жертву. Разве это не желательно? Разве должны быть жертвы? Какой смысл в том, что жертвы идут нескончаемой чередой? Разве это исправляет зло, ими свершённое?
– Нет, – согласился Эммануил.
– Идея состоит в том, чтобы ввести в процедуру элемент милосердия. Помощник – это amicus curiae, друг суда. С дозволения суда он вносит ходатайство, что данный случай является исключением. Что к нему неприменим общий закон возмездия.
– И он делает это для каждого? Для каждого виновного человека?
– Для каждого виновного человека, который принимает его предложение помощи и защиты.
– Но тогда должна получиться бесконечная череда исключений, ведь ни один виноватый, находящийся в здравом уме, не отвергнет такого предложения. Каждый виноватый захочет, чтобы его посчитали исключением, жертвой чрезвычайных обстоятельств.
– Но для этого, – заметила Зина, – человек должен сперва признать факт своей вины. Он может, конечно же, настаивать на своей невиновности, но тогда у него не будет оснований прибегать к чьей-то помощи.
– Это будет очень глупым решением, – сказал, подумав, Эммануил. – Ведь он может ошибаться. А приняв предложение помощника, он не теряет ровно ничего.
– И всё же по большей части, – сказала Зина, – идущие на суд люди отвергают предложение Помощника.
