– Ангел споет для тебя серенаду, Андрей, – произнесла она и подбросила на ладони монеты.
* * *
Отпустив счастливого Зборовского с подарком, Анж оставил шкатулку в мастерской и наведался к мадам Донадье.
– О, мсье Дежан! – обрадовалась вдова. – Как кстати! Сейчас займемся примеркой.
Она принесла большой сверток.
– Ваш карнавальный костюм. Излишне напоминать вам, человеку аккуратному, что по окончании праздника его следует вернуть в приличном виде.
– Разумеется, я буду осторожен, – подтвердил Анж и развернул пакет.
Камзол темно-фиолетового цвета был оторочен золотистым позументом. Стройным рядом переливались перламутровые пуговицы; ручная вышивка по краям петель выглядела изумительно. Вокруг щегольски отвернутых широких манжет вилась белоснежная окантовка из воздушных, чуть потемневших от времени кружев. Вдоль линии плеч красовались некогда желтые, а теперь слегка порыжевшие банты.
Но главной особенностью камзола был запах. Костюм едва уловимо отдавал нафталином, пряным тленом старины. А также немного театральной пылью – горьковатой, впитавшей лампадный дух свечного воска, примесь запаха старых досок сцены и уютную приторность бархатных кулис, в чьих почти живых складках будут вечно таиться тени давно ушедших актеров.
Дежан с наслаждением втягивал в себя восхитительный дух и ощущал, будто само искусство, живое и вечное, переполняет его, вытесняет тревоги минувших дней. Я почти счастлив, подумал он.
– Примерьте же, – предложила мадам Донадье. – Мне сказали, что в этом наряде старший Констан Бенуа в свое время играл Журдена. Это было после того, как актер покинул «Комеди Франсэз» и возглавил «Порт-Сен-Мартен». После смерти Констана камзол приобрела труппа «Комеди» – как реликвию. Увы, не удалось заполучить костюм, в котором он играл Сирано де Бержерака, свою самую гениальную роль. На этот реквизит молятся, как на Туринскую плащаницу.
Дежан осторожно натянул камзол.
– В плечах немного узковат, но я чуть отпущу швы, – прокомментировала мадам Донадье. – В целом отмечу, что мсье Бенуа был крупным мужчиной.
– Могу ли я чем-нибудь отблагодарить вас? – Анж нехотя снимал наряд.
– Если вы спуститесь в подвал, то заметите там большую ванну, – напомнила вдова. – Какой же вы мальчишка! За вами приятно ухаживать.
Дежан поцеловал вдове руку и поднялся к себе, чтобы упаковать афишу в водонепроницаемый холст.
Когда он вышел из дома, мадам Донадье поглядела на него в окно и отерла слезу. Сейчас она жалела, что Господь не дал ей ребенка.
* * *
Папаша Фредэ курил трубку на скамеечке у входа в «Кролик». При виде Дежана он поспешно вскочил и шагнул навстречу.
– Если я правильно понимаю… – начал он и осекся.
Анж молча сдернул полотно и протянул папаше дощечку с прикрепленной к ней афишей. Фредэ принял ее дрожащими руками и вернулся к скамейке.
– Вы действительно волшебник, – наконец произнес папаша. – Всё необыкновенно тонко прорисовано! Интересно, какие костюмы будут на самом деле?..
Дежан улыбнулся. Папаша смущенно заерзал на скамейке.
– Это бесплатно, – упредил его Анж. – У меня прекрасное настроение, и мне не хотелось бы омрачать его разговором о деньгах. Над афишей я работал с особенным удовольствием.
– Дорогой мсье Дежан! – растрогался папаша. – Отныне в моем заведении для вас открыт бессрочный кредит. Но все же вы легкомысленно относитесь к своему таланту. Вам дано нечто большее, нежели земное богатство. Теперь в превосходной степени успех праздника зависит именно от вас! Я слышу, как поют соленые ветра Атлантики!
– Благодарю, – поклонился художник. – Но сейчас я спешу, мне тоже необходимо как следует подготовиться к карнавалу.
– Как, и не пожелаете отметить окончание успешных трудов?
– Надеюсь, мы замечательно отпразднуем на карнавале.
* * *
Возвращаясь, Анж думал о том, насколько насыщенными оказались эти дни. Он был внезапно выдернут из состояния блаженного ничегонеделания, чему очень радовался. Ощущение близкого праздника будоражило его воображение и наполняло предвкушением чудес.
Дома, прежде чем подняться к себе, Дежан заглянул в приоткрытую дверь мадам Донадье. Вдова спала в кресле-качалке. Во сне она прижимала к груди портрет седовласого мужчины. Анж осторожно прикрыл дверь.
Лежа на кровати в своей мастерской, он вспоминал события минувшего дня. Сегодня его окружали лица счастливые и вдохновенные – мсье Перрье, Леопольд Зборовский, мадам Донадье, папаша Фредэ… Все-таки в этом мире есть хорошие люди!..
Его мысли неумолимо возвращались к пророчеству старой цыганки. Положительно, уже каждый день с Дежаном происходило нечто странное. Но что-то подсказывало ему: важнее всех чудес и видений было именно это пророчество старухи с площади Конкорд…
* * *
Утром тридцать первого июля, в долгожданную пятницу, Анж проснулся от громкого шума за окном. Холм гудел от множества криков и взрывов хохота. Сонный художник направился к окну. Шум раздавался по всей улице Лепик, но из окна, выходящего во двор, нельзя было установить его причину. Дежан быстро оделся и спустился по лестнице.
– Похоже, это начало вашего карнавала, – выглянула из-за двери мадам Донадье.
На улице толпился народ – рабочие в засаленных робах и кепи, молочницы в желтых фартуках, цветочники с тележками, прилаженными к велосипедам, прачки, почтальоны, жандармы, студенты, буржуа в котелках и щеголи в соломенных канотье, горничные, стекольщики и точильщики, извозчики, торговцы овощами, кондитеры, таксисты, мясники, танцовщицы кабаре. Отдельными группками держались художники и поэты. Люди заполонили мостовую и что-то горячо обсуждали.
Выйдя за чугунные ворота, Анж сразу же заметил, что народ толпится на углу у лестницы дома номер семьдесят три. Анж уже догадывался, что именно увидит.
Так и есть: его афиша. Отпечатанная типографским способом, – и когда только Фредэ успел не только заказать, но и получить тираж?! – она выглядела действительно привлекательно. Бурное веселье, конечно же, вызвали персонажи афиши, которых коренные монмартруа знали наперечет.
– Смотрите-ка, Сутин ворует саблю у Аполлинера!
– Не смейся, а то Пабло тебе чего-нибудь отстрелит!
– А Моди – какой у него пистолет!..
– Ну, тебе виднее, красавица! Уж не от тебя ли прячется Пикассо?!
– Эй, мясники! Поглядите на вертел в руках мсье Архипо́!
Эта простая оценка своего труда порадовала Анжа. Афишу приняли прекрасно. Конечно, ближе к вечеру кто-нибудь сорвет ее на память.
– Такая же висела у Сакре-Кёр, но ее снял падре.
– Да они везде. По всему Холму!
– И на рю Сен Винсент!
