Однажды Дежан видел ее на Вандомской площади и, не зная имени этой женщины, засмотрелся вслед. Художница Мари Лорансен обладала тем опасным женским обаянием, которое могло заставить мужчин совершать необдуманные, порой трагические поступки. Аполлинеру ее представил Пикассо. Это произошло в девятьсот седьмом, и поэт потерял голову на целых семь лет. За время знакомства, будучи личностями сильными и независимыми, они попросту измучили друг друга. А история с кражей «Джоконды» из Лувра и сенсация, что к похищению якобы причастен Аполлинер, фактически развела их навсегда. Поэт был оправдан и выпущен из тюрьмы Санте, где провел три недели. У ворот его встречали многочисленные друзья, однако не было той, которую он жаждал увидеть больше всех…
Боль от разрыва отношений для поэта усугубилась еще и тем, что Мари всего месяц назад, в июне сего года, вышла замуж за красавца-немца Отто Вайтьена с Монпарнаса.
– Надеюсь, мсье Дежан, вы не осудите меня за малодушие, – криво улыбнулся Аполлинер. – Ее присутствие мне невыносимо. Меньше всего я хотел бы повстречаться с ней глазами.
– Нисколько не осужу, – кивнул Дежан.
– Я не уйду насовсем. Это было бы трусостью. Мы встретимся позже, когда карнавал начнется.
Гийом удалился с напускным безразличием. Анжу стало искренне жаль этого мужчину – большого, сильного, с очень ранимой душой.
– Мне тоже следует на время отлучиться, – важно произнес Пижар. – У меня сегодня особая миссия.
Он подошел к фасаду «Кролика», где на нижних ветвях ивы висела настоящая, до блеска начищенная, корабельная рында. У нее-то и встал барон, словно швейцарский гвардеец у врат Ватикана.
Справа захохотали.
– Мой друг Хайме! – послышался веселый голос Модильяни. – Определенно, тебя когда-нибудь мясники поймают и съедят!
В окружении кучки зевак с гордым видом стоял Сутин. За неимением карнавального костюма, он раскрасил яркими красками простую белую рубаху и холщовые штаны. Предметом насмешек был огромный разделочный нож, висевший у его пояса на куске бельевой веревки.
– Сенсация! Похищение века на монпарнасской бойне! – не унимался Моди. – Массовое самоубийство парижских мясников! Их ритуальный предмет похищен великим художником!
От смеха Амедео окружающим становилось не по себе. Было удивительно, как этот взрыкивающий резкий звук сочетается с изысканной, аристократической внешностью Моди. Однако Сутин не обижался: видимо, такой смех в свой адрес он слышал часто.
Анж подошел к «Резвому Кролику», где Берта-Бургиньонка, стоя на приставной лесенке, украшала знаменитую вывеску кабаре гирляндой желтых роз. На вывеске кролик в картузе, алом галстуке-бабочке и того же цвета шарфе-поясе выскакивал из кастрюли, с ловкостью жонглера удерживая на лапке винную бутыль.
Зеленые ставни были сплошь увешаны блестящей новогодней мишурой. Среди листвы виноградных лоз, опутавших фасад, притаились пушистые звезды астр.
– Мадам Берта! – обратился к Бургиньонке Дежан. – Мсье Жерар у себя?
– Слышу, слышу! – Папаша Фредэ выглянул из окна второго этажа. – Очень рад! Прошу вас, поднимайтесь!
В первом зале кабаре несколько гостей облачались в костюмы. Среди них Анж узнал длинноволосого Поля Фора с прямыми острыми стрелами гусарских усов, Кислинга с прической, похожей на шляпку гриба, Андре Сальмона с гладко выбритыми щеками и идеальным пробором аккуратно приглаженных волос. В углу попеременно поблескивал то лысиной, то пенсне вездесущий Макс Жакоб – он что-то черкал в записной книжке.
Мимо Дежана прошла дочь папаши Фредэ. К ее плечу был пришнурован кусок исцарапанной кожи, на котором восседал небольшой ворон – еще одна достопримечательность «Резвого Кролика». Девушка обвела зал мутноватым равнодушным взглядом и вышла на улицу. Анж понимал, что ей приходилось видеть не только карнавалы. И, возможно, в немалой степени ее безразличие и отрешенность были вызваны гибелью сводного брата.
– Дорогой Дежан, переодевайтесь без стеснения, – папаша Фредэ встретил художника в дверях своей комнаты. – Дамам я выделил отдельное помещение. Ах да, возьмите, это вам…
Он протянул Анжу листок бумаги, на котором чернилами было написано: «Той-той».
– Это чтобы вам выдали отдельную порцию. Барон выставил два ящика. Этого мало для угощения всех присутствующих. Вы же, безусловно, попали в список самых желанных и почетных гостей. Бумагу следует предъявить моей жене в любой удобный для вас момент.
– У меня еще осталось немного напитка, который вы принесли во время визита.
– Мсье Дежан, быть может, вам ничего не стоило нарисовать прекрасную афишу. И по той же причине вы отказались от гонорара. Однако я не люблю считать себя должником. Это мой личный приз.
Анжу не оставалось ничего иного как согласиться. Он облачился в свой камзол и препоясался синим шарфом, за который осторожно засунул кремневый пистолет. Папаша Фредэ посмотрел на художника с уважением.
На улице Дежан заметил, что народу прибыло еще больше. Многие заранее надели костюмы и теперь вели себя весело и шумно. Анж с любопытством разглядывал пестрые наряды. Ему хотелось увидеть Сашу Архипенко, но, видимо, скульптор запаздывал.
Папаша Фредэ выгнал из кабаре посторонних. Готовилось нечто интересное.
* * *
Пронзительный звон рынды перекрыл гомон толпы, заметался эхом среди домов.
Дверь «Кролика» распахнулась. Оттуда вышла Лулу. Ее уздечка и маленькое седло были украшены розами, хризантемами и гроздьями винограда.
– Слава священному животному! – выкрикнул Пижар и снял фуражку.
– Слава! – громогласно подтвердила толпа.
Королевской походкой из-за двери выплыл папаша Фредэ. На нем красовалась надетая поверх красной косынки шляпа. Штаны были заправлены в ботфорты на высоких каблуках – наверняка от души постарался знакомый сапожник. На красиво вышитой перевязи висела бутафорская шпага.
– Друзья! – с пафосом начал папаша. – Я рад столь приятному обществу! Будем же веселиться!
Толпа ответила одобрительным гулом.
– Только что вы почтили уважением наше священное животное, – продолжал он.
Собравшиеся притихли.
– Конечно, для пущего эффекта я мог бы появиться верхом на Лулу. Но и тогда я вряд ли походил бы на Христа при въезде в Иерусалим.
Из толпы донеслись отдельные смешки.
– Однако и я могу подарить вам чудо… – Фредэ сделал эффектную паузу. – С этой минуты в течение получаса вино и еда подаются бесплатно! Барон, бейте в колокол!
Толпа, сраженная столь неожиданной щедростью, снова разразилась ревом. Все ринулись к столам. Папаша ощущал себя королем. Несколько нанятых на этот вечер разносчиков ставили на столы дымящиеся блюда. Ими бойко распоряжался Шоколад. Он был в костюме мавританского корсара – в чалме с павлиньим пером, бирюзовой жилетке и немыслимых шарообразных штанах.
