Он ловко выудил булыжник из мостовой, но заметил Дежана и остановился в раздумье, метнуть ли его в стекло либо в этого буржуа.
– Грязные метеки! Вы загадили собой Париж! Французу нечем дышать! Мы будем умирать на войне, а вы сожрете наш хлеб! Но мы вернемся и перережем всех!
«Камень, – мелькнула мысль в голове Дежана. – Орфелина слишком близко от входа».
Выбора не оставалось.
Он едва успел – рабочий только замахивался, чтобы метнуть булыжник ему навстречу. Анж перехватил волосатую руку и рванул в сторону. Раздался хруст. Пьяный пролетарий по-женски пронзительно взвизгнул и закружился на месте. Художник понял, что именно этого ему сейчас и хотелось – ломать, крушить, унимая собственную невыносимую боль.
Рабочие толпой хлынули к Анжу. Он издали бросил на скамейку пакет с костюмом и выхватил свой пистолет. Рукоять закружилась над головами, загуляла по протянутым рукам, по плечам, спинам. Сейчас перед ним снова была совиная стая – воющая, машущая крыльями, тянущая крючковатые когти-пальцы. Видение сбывалось. Эта мысль удвоила силы художника. Раздались истошные крики, на пистолете появились капли крови.
Из «Кролика» на шум вывалили гости. Аполлинер, быстро поняв что к чему, первым пробился к Дежану и стал рядом, плечом к плечу. С тростью наперевес к ним присоединился Жакоб. Потом на помощь бросились остальные мужчины. Опомнившись, в тыл рабочим ударили засевшие за столами флибустьеры.
Краем глаза Анж заметил, как Моди поспешно усаживает в такси Орфелину и сам протискивается за нею в салон. Честное слово, Дежан сейчас был готов простить тосканца. Вслед автомобилю полетели два камня, но, к счастью, не достигли цели.
Исход схватки решили опоздавший на карнавал Зборовский и дико вращающий налитыми кровью глазами Диего Ривера. Между ними ввинтился Архипенко в бронзовой треуголке и принялся деловито отвешивать пролетариям тяжелые тумаки. Под таким напором противник подался назад.
Площадка перед «Резвым Кроликом» была очищена в считаные минуты. Рабочие уводили своих раненых. Кроме травмированной руки сквернослова, серьезных увечий не было – в основном синяки и ссадины, которые, в частности, нанес рукоятью пистолета сам Дежан. Женщины бросились перевязывать царапины и ушибы разгоряченным пиратам.
– Проклятье! – бушевал Фредэ. – Где чертовы жандармы? Ну и убытки! Больше никаких карнавалов!
– Спасибо вам! – Анж поблагодарил всех, кто так вовремя пришел на выручку. А для Аполлинера добавил: – Надеюсь, эта маленькая война не помешает вам быть моим секундантом.
Художник схватил ближайший кувшин с вином и осушил его до дна. Сразу закружилась голова, помутилось в глазах. В поисках опоры он ухватился за один из перевернутых столов.
Гийом покачал головой:
– Пить вам больше не следует. Насколько я понимаю, вы собираетесь стрелять из этой развалины, – он указал на пистолет, который Анж всё еще держал в руке. – Готов поспорить, вы даже не умеете его заряжать. А у Моди армейский «лебель», который ему перед отъездом оставил на хранение Пикассо. И, умоляю, если вы человек здравомыслящий, обратите всё в шутку. Вряд ли я прощу себе, если прольется кровь – ваша или Амедео, всё равно.
* * *
Анж чувствовал себя разбитым. Напуганные дракой, таксисты и извозчики быстро разъехались, так что приходилось добираться пешком. Нетвердой походкой Дежан направлялся к дому. Прохожие сторонились его. Какой-то шутник плюнул художнику на спину и улизнул за ближайший угол.
Дома Дежан прокрался мимо двери хозяйки и отнес к себе в гостиную пакет с театральным костюмом. На лестнице он оступился, но удержал равновесие. Пришлось взять трость. У выхода из дома он остановился и терпеливо ждал, пока уляжется частое сердцебиение.
Из Парижа словно исчезли все пролетки. Ноги слушались плохо; трость казалась не слишком надежной опорой, и художник тяжело опирался на заборы, кованые решетки, стены домов.
Уже смеркалось. В переполненной винными пара́ми голове Дежана пульсировала назойливая мысль: как бы успеть вовремя!.. Ему давно не приходилось так спешить, и вот – ирония судьбы! – он изо всех сил торопился на рандеву со смертью.
Пьяная решимость придавала Анжу сил. Отомстить!.. за что?! Да за его, Дежана, разбитые надежды, за неразгаданную тайну, ореол которой был так грубо развеян. В этом мире нет места чудесам и ангелам. И не мстить же, в самом деле, за эту… эту…
Анж едва сдержался. Он даже слегка протрезвел, осознав, как далеко зашел в своем отчаяньи.
И упустил момент, когда трость застряла между булыжниками мостовой. Художник споткнулся о нее, потерял равновесие и рухнул на колени. Тупая боль пронзила правую ногу. Цилиндр упал в лужу с нечистотами. Пистолет, который Анж засунул за ремень сзади, с противным треском разорвал брюки по шву. Дежан взвыл от такого невезения. Со злостью вывернул трость из щели и увидел, как лакированное дерево дало трещину. Анж сломал трость об колено и вышвырнул обломки. Затем побрел дальше, пнув по дороге испорченный цилиндр. Наверное, хуже себя чувствовал разве что Дон Кихот после очередных побоев на вонючем постоялом дворе.
Наверняка судьба готовила художника к самой последней неудаче в жизни. Конечно, еще следует ожидать нападения бешеной дворняги или грабителя с дубинкой. Это очень удачная ночь, чтобы оказаться в полицейском участке, а то и со свернутой шеей в канаве. Грянет гром – и ему достанется первая же молния. Где вы, все черные кошки Парижа? – этой ночью решил прогуляться великий неудачник.
Он стиснул зубы и записал свое невезение на счет Модильяни.
На пересечении бульваров Сен-Дени и Себастопо́ль Дежан остановился, чтобы отдышаться, и взглянул на небо. Звезд почти не было. Луна то и дело скрывалась за обрывками туч. Всё казалось плоским и ненастоящим.
Художник двинулся к набережной Сены. Слева острыми переломами костей вонзался в небо силуэт собора Парижской Богоматери, справа еще были заметны стены Лувра. После недолгих колебаний Анж пересек остров Ситэ и побрел по бульвару. На ближайшем перекрестке он едва не столкнулся с жандармским патрулем, но успел метнуться по ближайшей аллее Люксембургского сада и укрылся за деревьями.
Он был почти на месте.
* * *
…И тут засыпающий Париж будто взорвался. На улицах послышался шум. В окнах домов зажигался свет. Вскоре бульвар Сен-Мишель заполонила толпа. Люди кричали и метались по мостовой. Из-за деревьев Анжу было видно, как кто-то кинул над головами ворох белых листков – их тут же расхватали. Без сомнения, произошло что-то важное, оно заставило горожан покинуть дома и слиться в единое безликое скопление.
Анж прислушался. Чаще всего доносились крики: «Германские убийцы!», «Спасем Францию!». Очень серьезный мужской голос веско произнес: «Круассан!» Толпа подхватила слово и принялась повторять его на разные лады. При чем здесь круассан, художник не понял, и ему вдруг стало до смерти любопытно. К сожалению, выйти из укрытия и расспросить о причине волнений он не мог. Дежан лишь пожал плечами, вздохнул и побрел к месту дуэли.
