Дождь превратился в ливень. Маранбер, глядя через мокрое лобовое стекло, ориентировался по движущимся впереди огням.
Ему было за что ненавидеть войну.
Родная Бельгия раздавлена кайзеровским сапогом, север Франции наводнен ордами гансов и фридрихов. Они прут лавиной, а у нас – гляди ж ты: тактика отступления. По численности армий и техники это небывалая война; европейские походы Бонапарта кажутся вояжем веселой компании друзей-французов. Сейчас на фронтах миллионы! Миллионы солдат утопают по колено в вонючей болотной жиже. А если собрать все штабы, то количество чиновников превысит численность всей наполеоновской армии!
И что за идиотский приказ – идти на восток? Ведь все уходят на юг… Ах, маневры? Наша армия меньше германской, а потому вынуждена маневрировать, чтобы не попасть в окружение. Генералы слишком увлеклись отступлением. Интересно, где они собираются давать генеральное сражение – в Пиренеях? Окопавшись у Марселя и Тулона?
И где обещанная помощь англичан?
Германская армия уже недалеко от Парижа. Видимо, кайзер решил пока не брать город: вот разобьет французские войска, а там и столицей закусит. Черт, нас несет прямо в пасть хищнику. Слишком много вопросов, а ответы на них прячут в полевых штабах. Когда прибудем на место, следует серьезно разобраться.
Первый признак мирного времени: народ не знает имен своих военачальников. Их редко отыщешь в газетах. Но стоит вспыхнуть конфликту, как сразу: Жоффр, Галлиени, Монури! И вслед за ними противник – Мольтке, фон Клук, фон Бюлов, кронпринц Рупрехт…
Собственно, виновником прозябания Гастона под ливнем был именно Жозе-Симон Галлиени, военный губернатор Парижа. Он почему-то решил, что в войне должны участвовать не аэропланы, кавалерия и пехота, а такси. Почему не осесть в хорошо укрепленном Париже, усиленном только что прибывшим пополнением – шестой армией? Это серьезная сила: германцы не сразу решатся штурмовать в лоб. А там, глядишь, из этих перегруппировок и вышел бы толк. Собрали бы войска, эвакуировали жителей и крепко ударили из столицы, прокатились по фон Клуку паровым катком! Какого черта понадобилось реквизировать транспорт в городе? Не иначе, кто-то решил отличиться…
Так думал таксист Маранбер, стараясь покрепче держать влажный руль. Руки немели от холода. Изо рта вырывался пар. Начало сентября, благословенная Франция! Почему было не отпроситься и съездить на недельку на юг?!
Откинувшись на спинку соседнего сиденья, сержант насвистывал что-то легкомысленное. Солдаты в салоне помалкивали. Когда тесно, не до разговоров. И, понятное дело, совершенно не хочется умирать.
Гастон высунулся из кабины и взглянул на небо. Ни просвета, ни звезды. Сплошные тучи. Он вновь спрятался под крышу, отер кепкой намокшее лицо и руль. В горле начинало першить – явно подступала простуда. Знал бы, взял с собой прорезиненный плащ-дождевик. Ничего не поделаешь. А ведь по слухам понадобится возвращаться сюда еще раз: пехоты много, так что на каждого водителя придется по две поездки.
Он выглянул из кабины и в сердцах сплюнул в грязь. Несколько тяжелых капель сорвались с крыши и хлестнули по затылку. Маранбер выругался, поднял воротник. Сейчас он был зол на весь мир. Сжимая руль левой рукой, правую сунул в карман и извлек пачку папирос. Закурил не потому, что хотелось, а скорее, чтобы немного позлить тех, в салоне. Свалились на голову. И тот бельгиец: «Парижа-а-нин!» Вот и шел бы пешком, а еще лучше – пробежался.
Гастон отогнал постыдные мысли. У них есть приказ. Они едут воевать. Кто-то может погибнуть. Сержант или тот, с грязными щеками. Ладно, когда доберемся, в наказание самому себе надо отдать солдатам все папиросы. Все до одной.
Ехали долго. Шум дождя стал тише. Окна авто запотели изнутри. Интересно, как там эти, в салоне?
Словно в ответ за его спиной раздался стук в стекло. Маранбер подал рукой знак задним машинам, что выходит из колонны. Те замедлили ход. Один из водителей крикнул:
– Нужна помощь?
– Нет! – стараясь перекрыть шум дождя, прокричал в ответ Гастон. – С машиной всё в порядке!
– Тогда не отставай!
Колонна вновь сомкнулась. Такси Маранбера замерло на обочине. Солдаты с кряхтением вылезли из салона.
– Что там? – спросил Гастон.
– Марокканца сейчас стошнит, – извиняющимся тоном ответил сержант.
– Ну, вот, началось! – вздохнул таксист и протянул папиросную пачку из кабины. – Ладно, закуривайте.
* * *
Этого солдата Маранбер приметил еще на сборном пункте. Там таких было много – неопределенного возраста, смуглых, почти черных, тонкобородых, с крепко поджатыми полными губами и недоверчивым острым взглядом. Большую часть времени они сидели без движения, даже не смотрели по сторонам. Но вдруг они как по команде поворачивались в одну и ту же сторону, к безжизненным промокшим полям, падали ниц и тихонько затягивали печальную молитву.
– Сто четвертый полк, седьмая дивизия, – мимоходом сказал кто-то из солдат-французов, словно его фраза безоговорочно поясняла присутствие темных остролицых людей. – Мы к ним привыкли. И они к нам… почти.
Лишь один из них интересовался происходящим. Он опасливо подходил к автомобилям, стучал по лобовым стеклам длинным сухим пальцем и удивленно цокал языком. Гастон снисходительно посматривал на него – пусть позабавится. Маранбер ничего не сказал даже когда темнолицый украдкой попытался залезть в кабину. Таксист попытался представить себе этого пехотинца в чалме, широких штанах, длинном халате нараспашку, с ятаганом за поясом. Не вышло. Ему больше пошел бы черный бурнус, стеганый ватный нагрудник, запорошенные песком сапоги со вздернутыми носами и пахнущий порохом длинноствольный мушкет.
– О, Тари́к уже выбрал транспорт, – улыбнулся Гастону пехотный сержант. – Скоро скомандуют к отъезду. Будьте готовы, мсье…
* * *
А сейчас, при виде протянутых Маранбером папирос, смуглый Тарик побледнел до зелени. Зажав обеими руками рот, он убежал за автомобиль. Остальные солдаты закурили охотно, с жадностью.
Они находились среди унылого поля. Недалеко во мраке угадывался холм с несколькими деревьями и редким кустарником. А вокруг стояла темно-серая пелена воды, которая значительно сокращала пределы видимости. Фары не помогали. Но вдалеке еще виднелась мерцающая цепь огоньков.
Вдруг впереди, на северо-востоке, что-то резко вспыхнуло и погасло.
– Артиллерия? – поинтересовался таксист.
– Не похоже, – задумался сержант. – Была бы слышна канонада. Странно.
На ходу откручивая крышку фляги, к страдающему товарищу подошел один из пехотинцев.
– Что же он такой слабый, ваш солдат? – спросил Маранбер сержанта.
– Марокканский крестьянин… из Варзазата, если я правильно запомнил, – сержант оперся о дверцу салона. – Никогда автомобилей не видел, а тут такое счастье – даже прокатился.
