Гастону стало не по себе. Просто мистика. Фургон под луной, разрисованный символами и ангелами, неподвижные лошади и таинственный свет внутри. Таксисту вспомнилось детство, когда до смерти хотелось пробраться за кулисы театра или же попасть ночью в опустевший цирк. Он был уверен, что самое странное и волшебное начинается, когда падает занавес и гаснут огни рампы. Без сомнения, по другую сторону продолжается действо, лишь малую часть которого позволено увидеть простым смертным.
Когда такси подкатило к повозке, дождь почти закончился.
Лошади зафыркали и подались назад. Купол покачнулся, на брезентовых боках затрепетали крылья ангелов. Но сияние внутри оставалось таким же ровным.
Маленький актер выпрыгнул из кабины и засеменил к повозке.
– Мадам Брошногроджич! – Он постучал кулачком по доскам борта. – Я вернулся! Солдаты любезно согласились помочь.
– Спасибо, Мим, – донесся изнутри слабый, но очень мелодичный женский голос: казалось, его обладательница более привыкла к пению, нежели к разговорам. – Мсье, извините за неучтивость. Мне трудно приветствовать вас лично.
Пехотинцы вылезли из такси и начали разминаться. Тарик попытался заглянуть внутрь сквозь щель в шнуровке, но его одернул сержант.
– Поступим так, – сказал Гастон. – Лошадей распрягать не будем. Я зацеплю тросом переднюю часть повозки. Если понадобится, толкнете фургон сзади. Мадам, потерпите, сейчас повозку тряхнет.
Без помощи солдат не обошлось. Пока Маранбер выруливал к дороге, сержант тянул лошадей под уздцы, а пехотинцы налегли на заднюю часть фургона. Повозка со скрипом выехала из канавы. На всякий случай ее вытянули к самой дороге.
– Славно потрудились! – одобрил сержант. – Мсье таксист, у вас еще остались папиросы?
Сейчас табак показался особенно ароматным. Гастон оперся плечом о раскрашенный дощатый борт и с наслаждением затянулся.
Небо быстро прояснялось. На его черном куполе то здесь, то там загорались звезды. Порыв ветра хлопнул в брезентовый бок фургона.
– …И надо же, лошади понесли, – долетал до Маранбера голос актера-коротышки. – В километре от нас загорелись огни. Лошади тоже их заметили – и как рванули! Вот мы и завязли. Что их испугало? Солдаты?
– Какие солдаты? – послышался удивленный голос сержанта. – Мы, что ли?
– Нет, нет! – Актер возмутился его непонятливости. – Солдаты по другую сторону. Во-он там. Патруль, наверное.
– Давно это было? – быстро спросил сержант.
– Около получаса назад.
– Как вы догадались, что это солдаты?
– Ну, скажем… у меня хорошее зрение. Солдаты, в шинелях, при винтовках…
– Понятно, – по тону сержанта Гастон понял, что отдых закончен. – Всем в машину! А в каком направлении они двигались?
– Туда. На север, надо полагать.
Сержант возник перед Маранбером:
– Похоже, мы недалеко от позиций. Не будем задерживаться.
– Постойте! – донесся голос из фургона. – Мсье таксист, прошу уделить мне несколько минут. Мсье сержант, надеюсь, вы позволите…
– Хорошо, мадам. Только умоляю, не слишком долго.
Гастон пожал плечами и обошел повозку. Его опередил суетливый Мим. Человечек откинул от днища фургона короткую лесенку, взобрался на нижнюю ступеньку и приподнял перед таксистом темный от влаги полог.
– Постарайтесь не волновать мадам Брошногроджич, – шепнул актер. – Ей действительно очень плохо. Тяжелый день…
Высокий купол фургона позволил таксисту распрямиться в полный рост. К удивлению Гастона, здесь не было свернутых декораций и связок реквизита. У борта находилась невысокая кровать с привинченными к полу ножками. На кровати под одеялом лежала бледная женщина. Глаза ее были полузакрыты, волосы и лоб скрывал широкий платок.
Рядом с кроватью располагался грубо сколоченный столик с простой и не совсем свежей скатертью. На столике горел оранжевый китайский фонарь. Дальше, в углу, темнел пятнами облупленного лака стул. На его сиденье Гастон увидел желтую шляпу с неровными полями и пришитой к тулье парой больших птичьих крыльев – наверняка деталь театрального костюма.
Казалось, в фургоне путешествовали мало. Не было уюта ни в досках с мокрыми потеками, ни в плотно натянутом куполе. Наверное, во время ливня здесь невозможно уснуть: капли так грохочут по брезенту, что ощущаешь себя внутри барабана.
– Вы разочарованы? – улыбнулась женщина. – Это ничего. Сейчас в театрах избегают пышности, она ни к чему. Наша труппа знавала времена получше. Мы сами не знаем, зачем возвращаемся в Париж. Люди уезжают, город пустеет…
В ее завораживающем голосе проскользнула нотка лукавства.
– Будьте добры, подойдите поближе, – из-под одеяла выскользнула худая рука с бледной, едва ли не прозрачной кожей. – Вот так. А теперь дайте вашу ладонь.
Маранбер исполнил ее просьбу.
– Я умею гадать. Вы не против?
– Буду признателен, – вежливо ответил Гастон.
Он помнил, что его ждут солдаты. Повозку-то вытащили – чего еще нужно?
Но таксист уже не мог, не находил в себе сил отдернуть руку, освободиться из нежного тепла женских ладоней. Ему стало жарко. Я околдован, подумал он с легкой и светлой печалью. Я околдован, и как это прекрасно!..
Женщина привстала на кровати, огненные волосы выбились из-под платка, глаза широко распахнулись… Нет, не бывает у рыжих таких небесно-синих глаз!..
Колдунья внимательно вгляделась в ладонь таксиста. Сейчас нечеловеческая, неземная красота женщины показалась Маранберу пугающей.
– Это чудесно! – пропела актриса. – Очень четкие линии… Мсье, вы будете жить очень долго и счастливо. Забудьте о войне, она не для вас. Помогите друзьям в Париже. Одному из них придется вести великую битву, она важнее фронтовых сражений. Ему необходима ваша помощь. Поторопитесь, он уже принял бой, и нет пути к отступлению. Было страшное поражение, но оно приведет к победе. Отвезите солдат и поскорее возвращайтесь в Париж. Теперь вы не заблудитесь. Через час примете боевое крещение. Ни о чем не беспокойтесь. Ваша судьба уже едина с судьбами мира. Будьте благословенны. Я отпускаю вас.
Глаза Гастона затянуло лазурное марево. Я отпускаю вас – так сказала она, и Маранбер начал приходить в себя. Он вспомнил, что гипнотизеры выводят подопытных из забытья фразой или словом-ключом.
Теперь наваждение исчезло. На кровати лежала обычная рыжеволосая женщина, изможденная, бледная, больная. Она повторно подняла обессиленную руку и едва заметно махнула Гастону на прощанье. Таксист искренне пожалел эту несчастную красавицу и всем сердцем пожелал ей скорейшего выздоровления.
Дождь всё еще моросил. Холодные капли окончательно вернули Маранбера к действительности. Мим убрал лесенку и поднялся на место возницы. Свистнул кнут, заскрипели колеса. Фургон тронулся с места.
