– Какая проза! И с меня не снимут кожу, не сожгут на костре, не вытащат душу крюками?
– Милейший, простите, но вы идиот! – Санжаров схватил Анжа за плечи и яростно встряхнул. – Мне плевать на вас, но подумайте о Светлане. Заклинаю ее именем!
Анж вырвался из рук офицера. Утратив равновесие, тот споткнулся и едва не упал в сугроб.
– Ладно, – сказал Санжаров. – Придется объяснить более доступно. Ты уже делал это раньше, при помощи иных сил. Теперь тебе в самое короткое время придется найти собственный путь. Андрей, перед тем, как я подошел, ты в своих размышлениях был очень близок к истине. Не упусти шанс, заверши портрет!
– Нет, не я здесь сумасшедший, – процедил сквозь зубы Анж. – Я больше не позволю над собой насмехаться. Подите все к черту – ангелы, демоны, палачи, помешанные…
Он развернулся и зашагал к кладбищенским воротам.
– Так послушай же меня! – зло заговорил ему в спину Санжаров. – До казни остается ровно семь суток. На это время тебе дана полная свобода. Высшие силы с той или иной стороны не будут ни помогать, ни мешать тебе. Я приду в полночь на католическое Рождество. Если ты не сделаешь то, ради чего получил свой дар, значит, не заслуживаешь жизни. Скажу больше: этот проклятый Спектакль, ради которого погибла Светлана, окажется напрасным. Война разгорится с новой силой, и горе тем, кого ты считал близкими! Над тобой, уже мертвецом, нависнет проклятье живых. Твою могилу растопчут. Но раньше ты сам проклянешь себя. Не отворачивайся от любви, художник!..
Анж поспешно уходил. Сумасшедший, повторял он одними губами, не понимая, имеет ли в виду себя или Санжарова. А если полоумный офицер прав? Если всё же попытаться…
Солнце скрылось за тяжелой тучей. Мгновение спустя воздух наполнился мелким снегом. Художник поднял ворот и направился к Восточному вокзалу.
* * *
Возле дома скучала изрядно продрогшая мадам Донадье. Вдова держала в руках накрытую платком продуктовую корзину. При виде Анжа она неодобрительно нахмурилась. Художник, напротив, постарался придать лицу дружелюбное выражение. Дежан поздоровался и торопливо загремел ключами. Он был рад нежданному визиту.
– Я ошиблась, – созналась мадам Донадье. – У меня вылетело из головы, что вы в это время должны были отправиться к кладбищу. Я ждала вас не так долго, всего около получаса. Встреча состоялась? Он подписал бумаги?
– Да, я говорил с Санжаровым. Но до бумаг дело не дошло. Мы говорили о другом.
– Вот как?.. Мсье Дежан, вы бледны. У вас неприятности?
– Еще не знаю, – пожал плечами Анж.
– В таком случае я не буду брать новых постояльцев и сохраню за вами комнату.
– Я очень благодарен вам, – художник поклонился и распахнул перед гостьей дверь.
Мадам Донадье немного задержалась на пороге, тщательно отряхивая снег с зимних бот.
– Проводите меня на кухню, – распорядилась она. – Я буду готовить курицу, а вы мне всё расскажете.
– Не хотелось бы утруждать вас подробностями, – попытался возразить Анж. – Хочу сам во всем разобраться.
– Мсье Дежан, извините, но на сей раз я буду настойчива, – отрезала вдова. – Поверьте, я не самый худший собеседник. Тем более мне кажется, что мы давно стали друзьями.
Анж еще не заходил на кухню. Скорее всего, она находилась за следующей дверью после комнаты мсье Соважа. Да, точно: вот простая печь со стальной трубой; несколько расщепленных поленьев сложены аккуратной стопочкой у заслонки; большой стол, ящик с ножами и ложками, шкаф с посудой, два старых стула без спинок и новенькое ведро с водой.
Мадам Донадье решительно взялась за дело. Она разложила на столе ощипанную курицу, масло, приправы, кастрюльку с уже начищенным картофелем и бутылочку с соусом собственного приготовления.
– Жаль, что я не имела чести знать мсье Соважа. Он был прекрасным хозяином. Везде чистота и порядок. Наверняка он питался регулярно и не считал, что есть дела поважнее, – вдова взглянула на Анжа с укором. – Разожгите печь. Позже я пришлю к вам мсье Маранбера. Он привезет запас продуктов, иначе вы заморите себя голодом.
Раздувая огонь, художник с сожалением вспомнил, что так и не побывал на могиле мсье Соважа. Конечно, было не до того, но всё же…
– Благодарю, мсье Дежан. Вы справились с мужской частью работы. Теперь присаживайтесь рядом и рассказывайте.
– Вы сочтете меня сумасшедшим, – Анж послушно опустился на стул. – Если уж рассказывать, так всё. Полностью. Последний раз, когда я решил это сделать, доктор наградил меня уколом морфия.
– Мы обойдемся без сильнодействующих лекарств. Только, пожалуйста, будьте откровенны.
– Ну, так слушайте. Вы верите в ангелов?
– Приходится.
* * *
Рассказывая странную историю – свою и Светланы, – Анж неожиданно увлекся. Время от времени он останавливался, чтобы перевести дух, и говорил дальше. Мадам Донадье молча слушала и не выдавала эмоций. Художник не знал, что и думать.
Его повесть была долгой. Дежан тщательно подбирал слова, порой досадуя на косноязычие. Снова качалась палуба под ногами, снова на песчаный берег накатывали теплые волны… Затем он живо, слишком живо, вспомнил круглую поляну, шатер, странных неподвижных лошадей, прекрасного рыжего ангела Кристеллу и ее маленького слугу. Поведать о прошлом воплощении Светланы, как и передать смысл Спектакля, оказалось для него истинным мучением, но он справился, как мог. Битву в небе Анж изобразил на словах как серию ярких, почти бессвязных картин. После рассказал то, что знал о гибели Светланы. Он завершил повествование встречей с Санжаровым и угрозами, которые ему выкрикивал офицер.
Вдова, всё так же молча, переворачивала на сковороде кусочки уже хорошо прожаренной курицы.
– Итак, у вас остается неделя, – подытожила мадам Донадье. – Что ж, пойдемте смотреть холст.
– Нет-нет, постойте! – запротестовал художник. – Я не могу так сразу! Показывать неоконченную работу дурная примета. Мы, художники, суеверны.
Вдова пристально смотрела ему в глаза.
– Поймите, я постоянно думаю о портрете, – продолжил Анж. – И чем дольше думаю, тем более он кажется мне несовершенным. Словно недостает чего-то очень важного, некой мелкой, но необходимой детали. И эта частица лежит на поверхности. Кажется, достаточно зажмуриться на минуту и посмотреть уже свежим взглядом… После нескольких попыток стало ясно, что усилия тщетны. Я помню наизусть каждый мазок, где лежит каждая тень, и какие краски приходилось смешивать. Но портрет не дается, что-то постоянно ускользает! Это просто умелый рисунок. Рисунок, понимаете? Не более. Чувствую только, что дело в лице. Оно прекрасно, живо, глаза смеются, кожа почти дышит, и всё же оно не завершено. Не хватает последнего штриха. Это как мастерски вырезанный языческий идол: он вызывает благоговение, ему хочется поклоняться, но ты знаешь, что это лишь дерево. Или как икона, в которой есть душа и любовь. Она может быть чудотворной, даже плакать или истекать кровью, только при этом образ не оживает. Господь вложил в нас Свою искру, но всё же что-то утаил. Наверное, иначе мы бы стали Им, а не образом и подобием… Когда Адам и Ева вкусили от запретного плода, они не догадались приберечь еще по кусочку. Вряд ли их наказали бы за это более сурово. Просто Творец выгнал из гнезда подросших птенцов, наделенных необходимой толикой знаний для выживания. И кто поручится, что остального человек добился не своими силами и разумом, пусть даже под негласной опекой Творца!.. Я человек, и потому постигаю сам. Но слишком слабый человек, чтобы тягаться в мастерстве с высшими силами. Мне мало недели. Вечность – в самый раз… Вот причина не показывать портрет. Я не Господь, так что, простите, не готов…
