Грудь Готы вздымалась, его щеки были красными, как говядина.
— Хорошо, — кивнул Джонни, у которого текла кровь из носа, а на скуле зияла здоровенная ссадина. — Давай, иди сюда.
Гота пошел в атаку, Джонни сделал ложный выпад влево. Дэви Рэй рассказывал потом, что смотреть на это было все равно что воочию видеть в бою самого Кассиуса Клея. Гота поддался на обман, и Джонни вложил всю оставшуюся силу в прямой удар в подбородок противника, отчего голова Готы резко дернулась. В тот миг, по словам Бена, глаза Готы закатились, так что были видны только белки. Но у Джонни оставался для Готы еще один удар грома: шагнув вперед, Джонни так врезал Готе по зубам, что все услышали, как костяшки пальцев Джонни щелкнули, как пистолетные выстрелы.
Гота не издал ни звука. Даже не всхлипнул.
Просто упал на землю, как большое подрубленное дерево.
Так он и лежал, весь перемазанный кровью. Один из передних зубов выскользнул из его губ, после чего в тяжкой, гнетущей тишине Гота затрясся и зарыдал.
Никто не предложил ему помощь. Кто-то засмеялся, кто-то презрительно фыркнул:
— Рева-корова, иди плакаться домой к мамочке!
Бен похлопал Джонни по спине. Дэви Рэй сказал ему, обняв за плечи:
— Ты показал ему, кто здесь крутой, верно?
Джонни, высвободившись из объятий, вытер нос тыльной стороной ладони (вскоре доктору Пэрришу придется наложить на сломанные суставы пальцев две шины). Родители Джонни зададут ему перцу. Они в конце концов поймут, почему он столько времени проводил один в своей комнате: долгими летними днями он читал книгу за три с половиной доллара, заказанную по почте и присланную прямо из издательства. Книга называлась «Основы рукопашного боя», автор Шугар Рэй Робинсон.
— Никакой я не крутой, — ответил Джонни и, наклонившись к Готе, спросил: — Помочь?
К сожалению, я не был знаком с теорией рукопашного боя Робинсона. Подо мной была лишь Ракета, а позади — Гордо, неумолимый преследователь. И когда Ракета внезапно повернула на лесную тропинку, я с ужасом понял, что гонка близится к концу.
Ракета не слушалась тормозов, не отзывалась даже на мои отчаянные попытки повернуть руль. Если мой велосипед окончательно спятил, пора с него слезать. Привстав в седле, я приготовился нырнуть в кусты.
Однако когда Ракета прорвалась сквозь заросли на опушке, мы оказались перед большой канавой, полной сорняков и всяческого мусора, и мой велик понесся прямиком туда со скоростью, от которой волосы у меня на затылке встали дыбом.
Наверно, я пронзительно заорал. Штаны, во всяком случае, намочил точно и так крепко вцепился в руль, что кисти у меня болели после этого еще долго.
Ракета перелетела канаву и приземлилась на другой стороне, ударившись о землю с такой силой, что зубы у меня лязгнули, а позвоночник натянулся, как тетива. Этот прыжок обошелся недешево и самой Ракете: рама издала бренчащий звук, шины заскользили по ковру из листьев и сосновых игл, и мы кубарем полетели на землю. Я видел, как продирается ко мне сквозь кусты Гордо, как перекосилось от страха его лицо, когда он увидел внезапно разверзшийся перед ним ров. Гордо нажал на тормоза, но он ехал слишком быстро, чтобы остановиться вовремя. Черный велосипед Гордо, скользнув, опрокинулся набок, а его хозяин упал в сорную траву, перемешанную с мусором.
Канава не была особенно глубока. Там не торчали колючки, не было острых камней. Гордо мягко приземлился в густых зарослях дикого винограда, заваленных всякой всячиной: разодранными подушками с вываливающейся набивкой, крышками мусорных баков, пустыми консервными банками, алюминиевыми поддонами от пирогов, рваными носками и рубашками, тряпками и прочими отходами. Гордо с минуту барахтался в путанице виноградных лоз, пытаясь выбраться из-под своего черного велосипеда. Он был не из тех, кто легко сдавался.
— Никуда не уходи, маленький засранец. Жди меня там, если жизнь дорога.
Внезапно он вскрикнул от страха. В канаве он был не один — там сидел кто-то еще.
Гордо приземлился прямо на голову этого существа, когда оно поедало остатки пирога с кокосовым кремом из коробки, украденной с подоконника кухни близлежащего домика не более десяти минут назад.
Это был Люцифер, который совершенно не желал делиться сокровищами из своей мусорной кучи, и он был очень зол.
Выскочив из зарослей дикого винограда, обезьяна оскалилась и бросилась на Гордо, выпустив из-под хвоста струю жидкого вонючего дерьма.
Гордо пришлось отчаянно бороться за свою жизнь. Зловредная обезьяна впилась в его щеки, руки и уши, откусив от них по кусочку, потом почти отгрызла Гордо палец прежде чем он, вереща, как поросенок, и распространяя вокруг жуткую вонь, сумел выбраться из канавы и пустился наутек. Люцифер несся сзади, визжа, плюясь и испражняясь. Напоследок я увидел, как Люцифер запрыгнул на голову Гордо и вырвал большой клок обесцвеченных волос. Оседлав Гордо, Люцифер ехал на нем, как император на слоне.
Я поднял Ракету и забрался в седло. Мой велик вновь стал послушным: его своеволие испарилось, как по волшебству. Когда я объезжал канаву в поисках тропинки, с ужасом представил себе, на кого будет похож в ближайшие дни Гордо с лицом и руками, искусанными Люцифером. К тому же в канаве, где сидел Люцифер, виноградные лозы были переплетены с ядовитым плющом, таящим немалую угрозу для здоровья. Он превратится в ходячую гноящуюся рану. Если, конечно, вообще сможет ходить.
— Однако жестоко ты его отделала, — сказал я Ракете.
Потерпевший крушение черный велосипед остался лежать на дне канавы. Теперь, чтобы отмыть его, придется извести не один флакон шампуня.
Я покатил обратно. Драка на школьном дворе уже закончилась, но трое мальчишек все еще бродили по игровой площадке. Один из них держал под мышкой коробку для рыболовной наживки.
Мы разыскали большую часть наконечников для стрел. Но не все. Не менее десятка оказалось втоптано в землю, можно сказать, были принесены в жертву. Среди них оказался и гладкий черный наконечник стрелы вождя Пять Раскатов Грома.
Из-за пропажи этого наконечника Джонни не стал особо горевать. Он сказал, что еще поищет его, а если поиски не увенчаются успехом, может быть, кто-нибудь другой найдет его, лет этак через десять — двадцать или того больше. Как бы то ни было, он не был его подлинным владельцем, а лишь хранителем на короткое время, пока наконечник не оказался нужен вождю в раю для охотников, где он, несомненно, пребывает.
Мне всегда было интересно, что имеет в виду преподобный Ловой, когда говорит о милости. Теперь я это понял. Отдать то, что тебе дороже всего на свете, и чувствовать себя от этого счастливым — вот что такое милость.
Итак, милость для Джонни была чем-то священным. Сам же я в ту пору еще не знал, что вскоре и мне предстоит пройти нелегкое испытание.
Глава 5
Дело № 3432
После драки на школьном дворе Брэнлины больше нас не трогали.
