— Привет, — отозвался я.
— Кори, поднимись, пожалуйста, в свою комнату, — приказал мне отец, но шериф Эмори остановил его:
— Том, мне бы хотелось, чтобы Кори тоже слышал, потому что именно благодаря ему все выплыло наружу.
Так я остался сидеть у камина. Шериф Эмори, согнувшись в три погибели, уместил в кресле свое тощее тело Икабода Крейна
[7]
, и положил шляпу на кофейный столик. Потом некоторое время сидел молча, разглядывая серебряную звезду, украшавшую шляпу. Отец снова уселся в кресло, а мама, в любой ситуации остававшаяся гостеприимной хозяйкой, спросила шерифа, не желает ли он подкрепиться куском яблочного пирога или тортом с корицей, на что тот отрицательно покачал головой. Тогда мама тоже опустилась в кресло, стоявшее на таком же расстоянии от камина, что и кресло отца, только с другой стороны.
— Мне недолго осталось носить звание шерифа, — заговорил наконец Эмори. — Мэр Своуп подыскивает нового человека на эту должность, и как только его выбор будет сделан, я сниму звезду. Думаю, что я сложу полномочия к середине месяца. — Шериф тяжело вздохнул. — До начала декабря я собираюсь уехать вместе с семьей из города.
— Жаль все это слышать, — отозвался отец. — Но еще обидней мне было узнать то, о чем рассказал Кори. Впрочем, у меня нет никаких доказательств, чтобы обличать тебя. Ведь если бы я пришел к тебе с обвинениями, ты бы мог просто все отрицать.
— Должен признать, что, скорее всего, так бы оно и вышло. Но ты поверил своему сыну, потому что если ты не веришь своей плоти и крови, то кому еще можно верить?
Отец нахмурился. Казалось, во рту у него невыносимая горечь, от которой он никак не мог избавиться.
— Бога ради, почему ты так поступил, Джей-Ти? Что заставило тебя взять у Блэйлоков деньги и покрывать этих подонков? Они травят людей самогоном и обманывают в игорном притоне. И ты закрывал на все это глаза! Не говоря уже о заведении мисс Грейс. Я уважаю ее, но, Бог свидетель, было бы лучше, если бы она нашла себе другое занятие. Что еще ты сделал для Большого Дула? Чистил ему обувь?
— Да, — ответил шериф.
— Что «да»?
— Я чистил ему ботинки. Я действительно это делал.
На лице шерифа Эмори появилась вымученная улыбка. Его глаза превратились в пару черных дыр, полных горя и раскаяния. Его улыбка ушла, на лице осталась лишь гримаса боли.
— Я регулярно приезжал за деньгами в дом Большого Дула. Он платил мне каждое первое число месяца. Две сотни долларов в белом конверте с моим именем: «Шерифу Джуниору». Так он звал меня.
Шериф скривился от воспоминаний.
— В тот день, когда я приехал к Блэйлокам, все сыновья Большого Дула были в сборе: Донни, Бодин и Уэйд. Большое Дуло чистил ружье. Он сидел в массивном кресле, казалось, заполняя собой всю комнату. Взглядом он мог сбить человека с ног. Я взял конверт с деньгами, и вот тогда он наклонился, снял свои ботинки, все в свежей грязи, поставил их на стол и сказал «Шериф Джуниор, вот мои грязные ботинки, у меня что-то нет настроения самому их чистить. Как ты посмотришь на то, чтобы почистить их для меня?» Я открыл рот, чтобы сказать «нет», и тогда он вытащил из нагрудного кармана пятидесятидолларовую бумажку, положил ее внутрь одного из своих больших башмаков и сказал: «Само собой, не бесплатно, шериф».
— Я не хочу этого слышать, Джей-Ти. Зачем ты мне это рассказываешь? — спросил отец.
— Мне нужно все рассказать. Хочу, чтобы кто-нибудь это услышал.
Шериф вгляделся в огонь, и я увидел, как отсветы пламени заплясали на его лице.
— Я сказал Большому Дулу, что ухожу и не собираюсь чистить ему ботинки. На это он усмехнулся и ответил: «Всему есть своя цена, шериф Джуниор. Почему бы тебе не назвать ее прямо сейчас?» Он достал из кармана еще пятьдесят долларов и положил их во второй башмак.
Шериф Эмори приблизил к глазам свою предательскую правую руку, пристально рассматривая ее.
— Мне нужно было купить дочерям новую одежду, приличную обувь, — продолжал он. — Все, что у них было, сносилось и изорвалось. И тогда я подумал: почему бы мне не заработать сейчас лишнюю сотню долларов? А Большое Дуло знал, что в тот день я к нему приеду, и специально топтался в грязи. Почистив его ботинки, я вышел на улицу, и там меня вырвало, настолько мне было противно. Я слышал, как смеялись в доме сыновья Большого Дула.
Шериф крепко зажмурился и через несколько секунд снова открыл глаза.
— На следующий день я отвез своих девочек в лучший обувной магазин в Юнион-Тауне, а для Люсинды купил букет цветов. И дело не только в том, что я хотел обрадовать жену, — после этих вонючих башмаков мне самому хотелось ощутить запах чего-то приятного.
— Значит, Люсинда все знает?
— Нет, она думает, что я получил прибавку к жалованью. Если бы вы только знали, сколько раз я просил мэра Своупа и его чертов городской совет, чтобы мне повысили оклад! И каждый раз он отвечал мне одно и то же: «Джей-Ти, мы обязательно учтем это в бюджете на следующий год».
Шериф горько усмехнулся.
— Старый добрый Джей-Ти! Он все стерпит, его можно не принимать в расчет. Он может жить на грошовое жалованье до второго пришествия, да и с какой стати прибавлять ему жалованье? Чем он занимается целый день? С утра старина Джей-Ти объезжает город на своей машине с гербом шерифа, а вторую половину дня сидит у себя в офисе за столом и читает «Настоящих детективов». Всего-то дел у него, что время от времени растащить драчунов, разыскать потерявшегося пса да вразумить соседей, повздоривших из-за сломанной изгороди. Ну, случается, конечно, иногда ограбление, или стрельба, или машина с мертвым водителем свалится в озеро Саксон. Но ведь всем понятно: это вовсе не значит, что старина Эмори — настоящий шериф. Он всего лишь долговязый простофиля в шляпе с шерифской звездой, а в Зефире почти ничего не происходит — так что нет никаких оснований повышать ему жалованье, делать скидку на бензин, иногда выплачивать премию или хотя бы похлопать по спине в качестве поощрения.
Глаза шерифа заблестели от лихорадочной ярости. И я, и мои родители поняли, что даже представить себе не могли, какую муку все это время таил он в себе.
— Черт, — выругался он, — не для того я пришел сюда, чтобы выливать на вас свою желчь. Мне очень жаль, что так вышло.
— Зачем же вы все это терпели? — спросила мама. — Почему просто не ушли в отставку?
— Потому что… мне нравилось быть шерифом, Ребекка. Мне нравилось знать, кто, чем и где занимается, нравилось сознавать, что люди зависят от меня. Я словно был для всех горожан и отцом, и старшим братом, и лучшим другом одновременно. Может быть, мэр Своуп и его городской совет не считались со мной, но жители Зефира смотрели на меня с уважением. Раньше смотрели, я хотел сказать. Вот почему я все тянул и тянул, хотя уже давно мог выйти из игры, — еще до того, как однажды Большое Дуло позвонил мне посреди ночи и сказал, что у него есть для меня предложение. Он сказал, что его бизнес не приносит вреда. Немного алкоголя никому не вредит: от этого человек расслабляется. Люди сами приходят к нему и просят товар, иначе он никогда не стал бы гнать самогон — так он мне сказал.
