Я взглянул на свой «таймекс». Четыре часа назад Дэви увезли на операцию, и он все еще был жив.
— Он выкарабкается, — уверенно сказал я. — Дэви сильный. Он обязательно поправится.
Мучительно медленно прошел еще один час. Спускалась ночь, а с ней — холодный туман. Мистер Коллан побывал в туалете, смыл с лица маскировочные полоски, вычистил грязь из-под ногтей, после чего переоделся в предложенную медсестрой зеленую больничную рубашку.
— Больше я на охоту не пойду, никогда в жизни, — сказал он моему отцу. — Христом Богом клянусь. Когда Дэви Рэй поправится, в доме не останется ни одного ружья.
Мистера Коллана начали душить рыдания, и он закрыл лицо руками. Отец обнял его за плечи.
— Знаешь, что он сказал мне сегодня, Том? — спросил мистер Коллан. — Всего за десять минут до того, как это случилось? Он вдруг говорит: «Мы ведь не станем стрелять в него, если увидим? Мы ведь вышли поохотиться на оленей, правда, папа? Мы ведь не станем стрелять в него?» Знаешь, про кого он говорил?
Отец покачал головой.
— Про того зверя, что сбежал с ярмарки. Почему он думал именно о нем перед тем, как случилось несчастье? Как ты считаешь, Том?
Мне было очень больно все это слышать.
В комнате ожидания появился седовласый врач в очках с тонкой стальной оправой. Мистер и миссис Коллан моментально вскочили и бросились ему навстречу.
— Могу я поговорить с вами за дверью, в коридоре? — спросил врач тихо.
Мама схватила отца за руку. Мы все поняли: седой врач принес плохие новости.
Когда Колланы вернулись, мы узнали, что операция закончена и Дэви перевезли в палату. За состоянием здоровья Дэви ведется постоянное наблюдение, а о том, чего ждать дальше, можно будет сказать только утром. Отец Дэви поблагодарил нас всех за то, что мы приехали, за помощь и поддержку, и попросил вернуться домой и поспать.
Бен с родителями оставался в больнице до десяти часов вечера, после чего они уехали. Через полчаса домой отправились Уилсоны. Родственники Колланов тоже мало-помалу разъехались. Священник сказал, что останется с нами столько, сколько понадобится. Схватив мою маму за руку, миссис Коллан попросила ее задержаться еще ненадолго. Мы остались сидеть в комнате ожидания с белыми стенами, а на улице туман превратился в дождь, затем он перестал, а потом мимо окна опять поплыл клочьями туман, пронизанный мелкой моросью.
После полуночи мистер Коллан вышел в холл к кофейному автомату, но уже через несколько минут вернулся в сопровождении седовласого врача.
— Диана, он пришел в себя!
Взявшись за руки, родители Дэви заторопились к своему сыну.
Прошло десять минут, которые показались мне вечностью, и мистер Коллан снова появился в комнате ожидания. В горящих огоньках сигарет бывает больше жизни, чем я сумел увидеть в тот момент в его глазах.
— Кори? — тихо позвал он. — Дэви Рэй хочет с тобой поговорить.
Я понял, что от страха не могу двинуть ни рукой, ни ногой.
— Давай, Кори, — настойчиво сказал отец. — Все в порядке, проведай его.
Поднявшись со стула, я направился вслед за мистером Колланом.
У входа в палату, в которой лежал Дэви, беседовали священник и седой врач. Глядя на них, ни о чем хорошем не думалось. Мистер Коллан открыл передо мной дверь палаты, и я зашел внутрь. Рядом с кроватью, покрытой прозрачной пленкой кислородной палатки, сидела на стуле миссис Коллан. От лежавшего под бледно-голубой простыней тела змеились пластиковые трубочки, по которым из бутылок на высоких штативах текла прозрачная жидкость и что-то темно-красное, наверно кровь. Рядом с кроватью имелся прибор, на круглом черном экране которого периодически появлялась зеленоватая точка. Увидев меня, миссис Коллан наклонилась к изголовью кровати Дэви и тихо шепнула ему:
— Кори пришел.
Я услышал звук тяжелого дыхания и почувствовал запах отбеливателя тканей «Клорокс» и чистящего средства «Пайн-Сол». Снаружи по стеклу барабанил дождь.
— Присядь сюда, — сказала миссис Коллан, поднимаясь со своего стула.
Я подошел к кровати. Миссис Коллан взяла одну из рук Дэви Рэя, которая была белее итальянского мрамора.
— Я постою рядышком, Дэви, — проговорила она. Потом вымученно улыбнулась, что, по-видимому, стоило ей немалого труда, и опустила руку Дэви на простыню.
Я стоял рядом с кроватью, глядя на лицо моего друга сквозь прозрачную пленку кислородной палатки.
Он был очень бледен, под его глазами залегли темно-бордовые впадины. Кто-то аккуратно причесал ему волосы, и теперь они блестели от влаги. Простыня укрывала его до самого горла, и я не видел ни малейшего следа тех тяжких ран, из-за которых он оказался здесь. В ноздри были вставлены прозрачные трубки, губы приобрели сероватый оттенок. Лицо Дэви Рэя казалось восковым, глаза смотрели прямо на меня.
— Это я. Кори.
Дэви Рэй с трудом сглотнул. Мне показалось, что зеленый сигнал на экране монитора замигал чуть быстрее, но, скорее всего, мне это только почудилось.
— Ты споткнулся, — сообщил я Дэви Рэю и тут же понял сказать что-нибудь глупее вряд ли было возможно.
Дэви Рэй ничего не ответил. «Он не может говорить», — подумал я.
— Бен и Джонни тоже приходили, — продолжал я. — Только они ушли.
Дэви Рэй вздохнул. Вместе со вздохом с его губ сорвалось слово:
— Бен.
Уголок его рта чуть-чуть приподнялся кверху.
— Чудило он.
— Точно, — подтвердил я и попытался улыбнуться. Я не обладал такой выдержкой, как миссис Коллан. — Ты помнишь, как все случилось?
Дэви Рэй кивнул. Его глаза лихорадочно блестели.
— Хочу рассказать, — проговорил он, и его голос сорвался на хрип. — Нужно рассказать тебе.
— Хорошо, — кивнул я и присел рядом с кроватью.
Дэви улыбнулся.
— Я его видел.
— Ты его видел?
Я наклонился вперед, словно заговорщик, готовый услышать какую-то тайну. В ноздри ударил легкий запах крови, но я не подал виду.
— Ты видел зверя из Затерянного мира?
— Нет. Лучше.
Дэви Рэй с трудом сглотнул, его лицо перекосилось от боли, улыбка угасла, но потом появилась снова.
— Я видел Первоснега, — сказал Дэви Рэй.
— Первоснега, — прошептал я.
Огромного белого оленя с рогами, раскидистыми, будто ветви дуба. Да, сказал себе я. Если кто и заслужил увидеть Первоснега, так это Дэви Рэй.
— Я видел его. Потому и упал. Не смотрел себе под ноги. Ох, Кори, — сказал он. — Олень такой красивый.
— Да уж надо думать, — отозвался я.
— Он огромный, еще больше, чем говорят! И очень-очень белый!
