Женщина держала в руках водонепроницаемую цифровую камеру. Снимала ли она — Андреа не заметила; впрочем, следить ей было некогда. Она кивнула на камеру:
— Можно?
Женщина поняла:
— Oui, oui, naturellement.
[11]
Винсент включила камеру в режим просмотра и начала прокручивать снимки. Вот француженка с мужем, счастливые и довольные, плывут на катамаране. Что же с ними случилось? Она просматривала кадры и дошла наконец до размытого изображения океана. Следом еще три нечетких снимка. Черт! Кровь снова отлила от лица. Камера запечатлела ЭТО. Черная тень у самой поверхности, похожая на… Да ни на что не похожая! Ни на что из того, что Андреа видела прежде. Не будь этого снимка, она еще колебалась бы, сообщать ли о происшествии. Все это настолько невероятно… Еще одно фото — воронка гигантских, неимоверных размеров. Да, это бесспорное доказательство! Ей не могут не поверить.
6
Портсмут, штат Нью-Гэмпшир
Каждый взмах ножа сопровождался тоненьким подвыванием негодяя, осмелившегося напасть на его дочь. Закончив, Аттикус взглянул на дело своих рук — несостоявшийся насильник и его дружок валялись на лестнице, всхлипывая и причитая.
«Так-то», — с удовлетворением подумал он.
Если им даже повезет ускользнуть от правосудия, этот урок надолго останется в памяти. Не говоря уж об унижении, ожидающем их.
Вой сирен раздавался совсем близко. Аттикус сложил нож и вышел на улицу. К паркингу подходили четверо полицейских. Джиона застыла рядом с отцом. Трудно сказать, что произвело на нее большее впечатление — попытка изнасилования или последующая расправа над нападавшими. Аттикус подмигнул дочери, улыбнулся и подошел к копам, протягивая нож. Рассказ о произошедшем занял не много времени. Полицейские, мельком взглянув на Джиону, прошли внутрь. Через мгновение грянул их хохот.
— Твоя работа? — спросил один из копов.
Аттикус кивнул, записывая свои координаты на обратной стороне визитки. Полицейский еле сдержал улыбку.
— Знаешь, это была не лучшая идея.
В ответ Аттикус снова кивнул и протянул визитку.
— Просто воздал им должное.
Теперь уже кивнул коп.
— Придется их так растелешенными и вести до машины.
Он улыбнулся, затем добавил серьезно:
— Надо записать ваши показания. В участке.
— Без проблем, — сказал Аттикус, потом кивнул на Джиону. — Можно, я сначала позабочусь о ней?
— Как вам будет удобнее. Попозже заедете или завтра.
С лица дочери не сходило выражение ужаса.
— Что ты с ними сделал? — спросила она.
— Свершил акт возмездия. Смотри.
Из здания паркинга выходили копы, конвоируя арестованных со скованными наручниками руками. Но не это привлекло внимание местных зевак: вся одежда на парочке хулиганов была разрезана на узкие полоски. Заржала компания подростков. Некоторые защелкали кнопками фотокамер на мобильниках. Местные кумушки в сторонке стыдливо прикрывали руками рты и неодобрительно покачивали головами, не отрывая тем не менее глаз от действа. Спереди вид был еще более-менее благопристоен, но сзади взгляду любопытных открывалось все, что обычно находится под одеждой и не предназначено для всеобщего обозрения.
— Вряд ли они теперь осмелятся появиться в Портсмуте, — сказал Аттикус. — Если не захотят, чтобы над ними смеялись на каждом углу.
Он посмотрел на Джиону. Лицо ее озарила радостная улыбка — такая редкость за последние годы. Неужели ради этого необходимо было оголить задницы местному хулиганью? Кем же стала дочь? Удастся ли им снова подружиться?
А ведь еще предстоит сообщить ей о переезде.
В «эксплорере» воцарилась неловкая тишина. Джиона сидела, скрестив руки на груди, к которой меньше часа назад насильник приставил нож. На шее Аттикус разглядел несколько свежих синяков.
— Ты уверена, что в порядке?
— Спокуха.
— У тебя синяки на шее. Сильно он тебя, а?
Джиона посмотрела на себя в зеркальце. Критически исследовав шею — медленно сползла по сиденью. Не в силах держаться долее, разрыдалась.
Аттикус свернул на обочину и остановил машину. Нет, он не может спокойно смотреть на слезы единственного ребенка. Отстегнуть ремень и прижать ее к себе — но Джиона сама уже придвинулась к отцу и положила голову на его колени. Аттикус крепко обнял ее и пробормотал:
— Я люблю тебя, доченька. Люблю.
Рыдания становились громче. «И дело не столько в случившемся», — понял Аттикус. Сдерживаемое на протяжении двух лет горе наконец-то обрело выход. Ни слезинки не пролила Джиона, узнав о маминой смерти, но спустя месяц волосы ее приобрели ярко-красный цвет, а между ней и отцом воздвиглась стена. И вот, похоже, стена теперь рухнула. Аттикусу очень хотелось бы в это верить.
Десять минут прошли в молчании, нарушаемом только всхлипываниями Джионы. Наконец она успокоилась, вытерла слезы и откинулась на сиденье. Аттикус испугался, как бы между ними вновь не выросла стена, но тут девушка заговорила:
— Я тоже люблю тебя, папочка.
Аттикус почувствовал, как часто забилось его сердце, и вынужден был сделать паузу, прежде чем ответить:
— Хм… «папочка»?
Этой улыбки он ждал от дочери два долгих года.
— Спасибо, что выручил меня.
С деланым безразличием он пожал плечами.
— Просто оказался поблизости.
Она похлопала отца по руке.
— Я так и поняла.
Вновь повисла тишина. Аттикус отчаянно хотел сказать что-нибудь такое, что окончательно бы разрушило стену отчуждения, — но что он мог сказать дочери, которую чуть было не изнасиловали, с которой он за два года едва обмолвился парой слов… чьи глаза напоминали о Марии, а нос… нос-то был его.
«Правду», — решил Аттикус.
Не успел он открыть рот, как Джиона нарушила молчание:
— Я знаю про Энн-Арбор. Мы переезжаем.
С открытым от удивления ртом Аттикус воззрился на дочь.
— Я ведь из поколения Игрек,
[12]
— ответила на незаданный вопрос Джиона. — Твое поколение… устарело. Я выросла с компьютером, а вот ты не умеешь подчищать за собой следы. Никогда не слышал, что можно удалить из браузера адреса посещенных сайтов? Очистить список недавних документов? А я-то считала, что в спецназе учат осторожности.
