– Я сообщу вам, когда мы поедем в Версаль.
Надеюсь, что вы не болтливы?
– Это будет нашей тайной, Ваше Величество.
Его глаза загорелись весельем:
– Иметь маленькую тайну у придворных на виду? Такого со мной еще не случалось…
Я ехала домой, с трудом понимая, что происходит.
Теоретически я стала фавориткой короля, потому как провела ночь в его спальне. Но не любовницей, потому как мы всю ночь проговорили. С Людовиком интересно, когда он забывает о своей вселенской скорби, становится нормальным и даже разговорчивым.
Король интересуется всем, чем не положено интересоваться королю, и умеет все, что не должен уметь, словно в пику требованиям, которые ему предъявляют. Он настоящий умелец, я об этом слышала и не зря расспрашивала о варенье из айвы и груш и о том, как чеканить монеты. Проще найти то, чего он не умеет, чем перечислить, что способен делать своими руками, причем мастерски делать. От пушек до пирогов, от чеканки до выращивания зеленого горошка, от ремонта кареты и ухода за лошадьми до шитья, от умелого владения топором до искусства цирюльника… и еще многое-многое другое.
Я пришла к выводу, что Анна Австрийская просто не сумела понять своего мужа, иначе не настраивала бы всех против него. Хотя едва ли королеву могло заинтересовать плетение корзин или изготовление подков.
В Париже при дворе слухи распространяются быстрей запахов и звуков.
Придворные слухи и сплетни – это особое физическое явление, для их распространения не нужна никакая среда – ни твердая, ни жидкостная, ни даже воздушная. Они передаются даже не из уст в уши, а на уровне информационных полей.
Наверное, я не доехала до Люксембургского сада, а половина двора уже знала, что новая фаворитка провела ночь в спальне Его Величества.
Но я все равно не понимала, как слух может достичь ушей герцога. Мужчины не меньшие сплетники, чем женщины? Герцог де Меркер за таким замечен не был… Однако к нам с визитом на следующий день явился с таким выражением лица, что я поняла: знает.
Людовик де Меркер был любезен с герцогиней, любезен и со мной.
– Вас долго не было в Париже, герцог…
Какого черта не ушла раньше, не пришлось бы переживать вот такие минуты, все осталось бы хорошо в памяти.
– Вы в это время не скучали, мадемуазель дю Плесси? Вас можно поздравить?
– С чем, представлением ко двору? Это не мой выбор.
– Нет, с большим.
Хотелось ругнуться: ну ты-то зачем веришь слухам?!
– Вы стали фавориткой Его Величества?
Я посмотрела в голубые глаза прямо, мне скрывать нечего. В них не было насмешки, там была боль. Он снова считал, что я предала его, как тогда с Сен-Маром. Только теперь король и не карнавал в Ратуше, а ночь в спальне Его Величества.
– Да, стала. Фавориткой, Луи, а не любовницей.
Меркер недоуменно пожал плечами:
– В чем разница?
Я просто расхохоталась:
– Да в том, что мы всю ночь проговорили.
– О чем? – теперь уже тон подозрительный.
– Обо всем: о собаках, охоте, ружьях, омлетах, плетении корзин… – О чем?!
– Да-да, король безумно увлекается всем подряд, чем можно заняться руками. А в книгах любит лишь картинки. Он не читает и не желает слушать Шекспира, зато прекрасно умеет работать руками и головой там, где нужно что-то изобрести. Потому ему нужен был кардинал – заменять в государственных делах. Потому нужна я – не в постель, а для беседы.
Луи поверил не сразу, пришлось перечислять, чем увлекается Его Величество. И в это было трудно поверить тоже.
Герцог де Меркер провел ночь в моей спальне (я полночи с ужасом ожидала вызова к королю). Герцогиня д’Эгийон сделала вид, что ночного гостя не заметила.
– Ты обнимаешь меня, словно в последний раз. Решила поменять на короля?
Он шутил, но шутки выходили какие-то грустные.
Я в ответ пыталась смеяться:
– Эй, где мой герцог де Меркер, насмешник и ловелас? Почему настроение грустное? – Не знаю, словно должно случиться что-то… – Нехорошее?
– Нет, не так, просто что-то изменится, а что – не знаю.
Если бы он мог знать, как прав.
Позже я пыталась понять, приложила ли руку Мари. Наверное, но осуждать её тоже трудно. Своей любовью и нежеланием возвращаться я ставила герцогиню в странное положение. Она не могла вышвырнуть меня, как котенка, но и оставить не могла.
А еще хуже – я задела её чувства, ведь Мари смотрела на Меркера такими же глазами, как и я сама. Не только меня пронзил взгляд его голубых очей, герцогиня тоже потеряла сердце. Но я получила в ответ любовь, пусть короткую, странную, но горячую, страстную. А ей и того не ждать…
– Это тебе.
– Что это?
В записке всего несколько слов:
«Любовь моя, король отправляет меня в Прованс немедленно, не позволяя даже толком собраться. Постараюсь найти повод и поскорей вернуться. Умоляю: не стань ничьей любовницей до моего возвращения, иначе мне придется убить его на дуэли. Луи».
Я метнулась к двери. Последовал окрик:
– Куда?!
– Я хочу его проводить.
Мари схватила меня за рукав, зашипела в лицо:
– Ты с ума сошла?! Тебе возвращаться пора!
Если Арман закроет дверь, останешься здесь.
Я вдруг зашипела ей в лицо:
– Плевать! Останусь с любимым человеком.
– Анна, опомнись, кто ты и кто он?!
Она уже кричала мне вслед, не стесняясь слуг:
– Он не сможет на тебе жениться, сдохнешь в нищете!
– Я только попрощаюсь, Мари. Только попрощаюсь – и домой.
Что-то было в моих глазах такое, что она поверила.
Я впервые прилюдно назвала герцогиню по имени. Слуги как один сделали вид, что ослепли, оглохли и вообще отсутствуют во дворце, однако дверь передо мной распахнуть успели:
– Карету, мадемуазель?
– Гийом, а оседланной лошади нет?
– Под дамским седлом? Нет, мадемуазель, но можно оседлать… – Тогда карету.
Я представляла, что станут говорить, стоит только мне захлопнуть дверцу кареты, но уже все равно. Луи уезжает, и я никогда его больше не увижу. Я должна проститься, а потом перейти в свое время, пока король не потребовал меня в свою спальню. Не зря же он срочно выставляет герцога из Парижа.
Эту последнюю нашу ночь я должна провести в объятьях Луи и уйти навсегда. И без того затянула, Мари права.
От Люксембурга до особняка Вандомов, где сейчас стоит колонна их имени, довольно далеко, тем более на мосту, как обычно, затор. Пока ехала, размышляла.
