Подождал, пока визг стихнет, и добавил:
– Ты не сказал, как зовут доброго ростовщика.
– Эпиктет.
– Так зовут философа, чья слава растет день ото дня, как твой долг.
– Ростовщик тоже называет себя Эпиктетом. Только – Эпиктет Толстый. Или Сладкоежка… – Прокруст выдавил это имя с трудом. – Он очень толстый, и дом у него большой. В городе.
– Но есть еще и дом за городом?
– Не у него – а у его господина. А господина зовут Платон.
– Ну прям философский кружок. А Сократ там не появлялся?
– Про Сократа ничего не слышал. – Прокрусту явно было не до шуток.
– И где же расположено это поместье? Поместье Платона, имею в виду.
– Рядом с поместьем бывшего наместника Ахайи Нигрина. Это все… более ничего я не знаю.
И палач ему поверил. Он отвязал пленника от столба, и тот буквально рухнул ему на руки.
Пришлось взвалить Прокруста на плечо и оттащить назад в спальню. И хотя пленник вряд ли сам мог встать, на всякий случай ветеран привязал руки и ноги к деревянной раме кровати.
– Я уйду на пару дней… Следи за ним, – сказал он женщине. – Чтоб не сбег.
– А если сдохнет? – спросила Гермия.
– Пусть подыхает.
– Нам он более не нужен? – спросила женщина с надеждой. Ей очень хотелось самой перерезать горло этому парню.
– Погоди… нет. Мне кажется – он не все сказал. Пусть пока поживет. Смазывай раны, давай пить, корми. А сама готовься, завтра будет у нас одно важное дело. И запомни: нет ничего слаще мести.
– Я хочу найти Аристобула, – отозвалась женщина, – кем бы он ни стал. Даже если его продали в лупанарий. Когда я его обниму – радость моя будет слаще любой мести.
– Найдем, – пообещал ветеран.
– Тебе хватит денег, что мы собрали? – спросила женщина. Она была обстоятельна во всем.
– Я экономен, – отозвался бывший легионер.
* * *
Вилла Нигрина утопала в зелени и выглядела ухоженной, будто молодая женушка старого банкира. Принаряженная, с новенькими воротами. Секст постучал.
– Чего тебе? – высунулся смуглый привратник – выше Секста на целую голову и шире в плечах раза в полтора.
– Работу ищу… – отозвался Секст. – Я – ветеран. Вышел в почетную отставку, а денег – ни квадранта. Мог бы за еду охранять виллу.
Раб, решивший в первый момент гнать подальше попрошайку, глянул на жуткие шрамы, потом – на военные калиги – и передумал.
– Стой здесь, сейчас спрошу вилика – надобна ли ему твоя служба, – пробормотал привратник.
Он уже хотел закрыть ворота, но тут внутри послышался оклик:
– Громила, открывай ворота, осел, я еду в город!
В следующий миг ворота широко распахнулись, и шесть здоровенных носильщиков вынесли изящную лектику. Занавески были откинуты, и внутри сидела женщина ослепительной красоты. Лет ей было около двадцати трех – оливковая кожа, густые вьющиеся волосы, уложенные в сложную прическу с лентами из расшитой золотом ткани. Уроженка Востока, доставляющая удовольствия знатному и богатому римлянину. Рядом в лектике сидела миленькая девочка лет восьми. Кругленькое личико с мелкими чертами, бледные щеки. Девчонка покашляла в кулачок и виновато поглядела на старшую спутницу.
– А это еще кто? – спросила красавица, глядя на ветерана с любопытством – но без тени презрения или снисходительности, чего можно было ожидать от подобной красавицы.
– Отбою нет от бродяг, прекрасная Арсиноя, – пожаловался привратник.
– Ветеран Пятого Македонского Секст Молчун, ныне пребываю в нищете, – отрекомендовался тот, кого назвали бродягой.
Женщина окинула Секста внимательным взглядом.
– Что-то не похож ты на нищего. Упитан. И туника хотя и грязная, но не ветхая. – Женщина улыбнулась, гордясь своей проницательностью.
– Ну я не настолько нищ…
– И чего же тогда ищешь? Что можешь?
– Охранять тебя, прекрасная госпожа.
– Охранять? – Арсиноя на миг задумалась. – И скольких же ты сможешь побить?
– Если будет у меня оружие – троих одновременно.
– У них тоже будет оружие, – напомнила Арсиноя. – И очень грозное.
– Это неважно.
– Хорошо, поглядим. Только в лектике тебе рядом со мной и с Авидией – не место. Ступай за мной. И если правда то, что ты говоришь, – я найму тебя.
Носильщики скорым шагом направились по дороге – следом за красавицей из ворот усадьбы выехали двое конных – один в греческом платье, судя по всему, кто-то из господ, второй – явно слуга, скорее всего, вольноотпущенник. Носильщики буквально неслись, так что конным пришлось перейти на рысь. Молчун же шагал рядом с носилками и не отставал.
– Почему ты в отставке, Молчун? – спросила Арсиноя. – Разве нашему императору не нужны опытные бойцы.
– Мои раны почти год не заживали, пока кусок обломившегося железа не вышел наружу вместе с гноем, – отозвался Молчун. – Легионный медик решил, что мне уже не встать на ноги, и я вышел в отставку.
– Ты назвался ветераном, отставка была почетной
[42]
. Значит, ты должен был получить награду… Почему же ты так бедствуешь?
– Лекари обобрали меня не хуже африканской саранчи. Да еще алтарь богам по обету поставил из мрамора.
– Но ты все же вылечился…
– Да, слава Асклепию и Гигее… Ныне я – здоровый бедняк.
– Главное, что ты здоров… а я попробую сделать тебя чуть-чуть богаче.
* * *
Тот квартал города, куда направилась прекрасная Арсиноя, оказался весьма сомнительного свойства – напоминал он почти что в точности римскую Субуру
[43]
. Здесь было полно лавок, торговавших тканями и едой, лупанариев, таверн, а на улице толкались люди, по которым явно истосковались кресты у дорог.
В этот утренний час обитательницы лупанариев еще спали, зато за столами в тавернах и прямо на улицах под навесами сидело немало люда с лицами самыми зверскими. Человек шесть собрались возле игроков в кости, что расположились на ступеньках святилища Деметры и Коры, коих в Эпире имелось немало.
– Эй, Кабан, – окликнула смуглого здоровяка Арсиноя. – Не хочешь заключить пари?
– С радостью, прекрасноликая Арсиноя. А что будет ставкой? Ночь с тобой, славная гетера?