Вечером, располагаясь в отведенных покоях, Приск отметил про себя (и не только про себя, но поведал об этом и Куке), что Дионисий в сумерках отослал куда-то троих или четверых посыльных. При этом сообщение о прибытии послов от римского императора он отправил с гонцами двумя часами ранее. Кому теперь он сообщал важные сведения и что задумал ненадежный союзник?
Вечером Приск велел Канесу, Пробу и Менению стоять три первые ночные стражи возле гостевых покоев и в случае подозрительного движения в доме сразу будить всех римлян. Неясно, правда, было, что бы сумел в этом случае предпринять Приск, но караул не позволит потихоньку перерезать гостям горло. Четвертую стражу трибун стоял сам.
Утром он, Кука и Малыш направились на прием в священную часть города. Их лично встретил верховный жрец бога Шамша еще у ворот и, вручив каждому по серебряному амулету лучистоголового бога, провел римлян в храм, к алтарю, где высилась только что изготовленная статуя Траяна. Этот хатрийский Траян был очень похож и одновременно чудовищно не похож на самого себя – знакомые черты были искажены на восточный манер так, что прагматичный император превратился в восточного деспота, подозрительного, злобного и мстительного. Вглядываясь в этот каменный лик, Приск невольно содрогнулся. Но кто знает – может быть, правитель, которому он служит, таков на самом деле?
* * *
По возвращении с аудиенции Приск решил, что пора было приступать к исполнению задуманного – по своей воле или нет, но завтра Дионисий покинет Хатру вместе с римлянами. Трибун решил выехать сразу же после аудиенции у правителя Хатры. Задерживаться дольше не стоило – в любой момент хатрийцы могли обнаружить, что фабры подменили детали машин, и стрелять все эти замечательные баллисты не будут.
К тому же Канес и Проб вместе с провожатыми уже явились с рынка – по приказу трибуна на каждого купили они по длинной хатрийской тунике и по плащу. Переодевание, разумеется, не гарантировало неузнавания, но все же в таком виде римляне должны были привлечь меньше внимания.
Приск направился из гостевой половины дома в хозяйскую. Сейчас предстояло исполнить самую тонкую часть их плана – уговорить Дионисия поехать вместе с римлянами в Селевкию. Или просто скрутить грека и запихать в мешок – как выразился Кука. Если честно, то Приск не был уверен, что выделенных Адрианом денег хватит на подкуп грека.
Но в хозяйском таблинии Дионосия не было – в кресле сидел какой-то молодой человек в длинной вышитой хатрийской тунике, перепоясанной украшенным каменьями поясом. По обеим сторонам от кресла по местному обычаю стояли курильницы с серебряными крышками, и голубоватый дым не давал четко рассмотреть лицо.
Молодой человек поднялся. Шагнул ближе.
– Сабазий! – Лишь очутившись почти вплотную с беглым своим рабом, Приск узнал его.
– Трибун Гай Осторий Приск! – Сабазий, вместо того чтобы поклониться или поцеловать руку господину, надменно выпрямился. – Не называй меня больше чуждым мне именем Сабазий! Меня отныне величают моим истинным именем Илкауд. Я сижу по правую руку от правителя города.
– Ты же мой раб, Сабазий! – насмешливо заметил Приск. – Мой раб, которому я так и не дал свободу…
– Я обрел свободу, когда ступил на землю Хатры.
– Ошибаешься, Сабазий! – Приск нарочно сделал ударение на рабском прозвище. – Хатра объявила себя союзником Рима и, значит, обязалась уважать наши законы и не давать прибежище беглым рабам! Посему по закону на территории Хатры ты – мой раб… Мой беглый раб, – уточнил Приск.
«Ну и речь… – отметил он про себя, – вполне бы подошла для какого-нибудь Сцеволы
[47]
».
– А беглые рабы не сидят по правую руку от правителей, – завершил свой монолог Приск.
Сабазий на миг растерялся, но только на миг.
– Я заявлю перед всем миром и перед правителем Хатры, что ты дал мне свободу…
– Я обещал тебе свободу, Сабазий, как ты помнишь. Но ты отказался, чтобы продолжать следовать за мной. Чтобы всюду оставлять свои указания и знаки как лазутчик Хатры. Ты выбрал рабство и остался рабом.
– А я… – Сабазий-Илкауд постарался набрать в грудь как можно больше воздуха, чтобы выглядеть значительнее, но не получалось бывшему рабу казаться значительнее римского военного трибуна. – Скажу, что ты лжешь… Мое слово против твоего.
– Нет. Тут ты ошибаешься. Твое слово против моего и моих свидетелей. Или ты не ведаешь, что мои друзья тоже здесь. Малыш и Кука подтвердят, что ты по-прежнему мой раб.
В задачу Приска входило – запугать дерзкого и заставить рассказать о своих планах, о тайных передачах знаков, узнать имена доверенных лиц… Но трибун позабыл, что беглый раб глотнул воздуха свободы, вернул прежнее имя, уверился, что он вновь Илкауд, один из знатнейших людей в Хатре.
А посему Илкауду и в голову не пришло склониться перед прежним господином. Напротив, он шагнул ближе и глянул Приску в глаза – благо были они практически одного роста.
– А зачем, во имя бога Шамша, ты явился сюда? Ты, трибун, в сопровождении центуриона преторианцев – таким важным птицам впору быть послами, а не сопровождать гору деревяшек и веревок, что вы привезли в дом Дионисия.
Приск смутился. На краткий миг, но смутился. И чуть повысил голос:
– Мы прибыли подтвердить дружбу Рима и Хатры…
Сабазий рассмеялся:
– Ты лжешь! Я слишком долго был твоим рабом и отлично знаю, сколь тонкие поручения дает тебе твой патрон Адриан. И уж никогда бы он не отправил тебя что-то такое подтверждать… Он ценит твой ум. Я знаю… – Сабазий вдруг замолчал. – Так ты нашел…
Что именно Приск нашел – Илкауд не договорил. Развернулся и рванул к двери. Приск оказался проворнее – несмотря на легкую хромоту. Одним прыжком настиг он хатрийца, но тот успел повернуться и, уперевшись спиной в закрытую дверь, рванул из ножен кинжал. Клинок Приска он бесстрашно отвел рукой – брызнула кровь, клинок дошел до кости – но и сам Сабазий нанес удар. Метил в шею, зная, что не пробьет трибунский доспех. Удар ожидаемый – Приск успел попросту перехватить руку. Несколько мгновений они мерились силами, но неотвратимо клинок поворачивался в сторону Сабазия. Тот закусил губу до крови и напрягался из последних сил, но смелый и глупый жест – парирование голой рукой кинжала – сделал свое дело, кровь лилась обильно (Приск слышал дробное падение капель), и с каждым мгновением Сабазий слабел. Хатриец попытался позвать на помощь… но лишь сумел прохрипеть нечто невнятное, потерял концентрацию, и кинжал очутился уже возле его шеи. Коснулся кожи.
– Я спас тебе жизнь… – выдохнул Сабазий.
Приск слышал и не слышал. В такие мгновения все доводы теряют смысл.
Еще одно усилие – будто в реечной передаче механизм перескочил на один зубец. Тело Сабазия обмякло и сползло по закрытой двери на пол. Лужа крови стала быстро растекаться.
