– Что случилось? – спросил Тиресий.
– В Кирене восстание, я еще в прошлом месяце отправил туда пять центурий… – Мелкий Турбон на миг замер, будто позабыл, о чем вообще речь. – И вот… этих пяти центурий больше нет. Они погибли. Как и двести тысяч жителей Кирены. Какой-то счастливец спасся во время резни и примчался в Александрию, чтобы сообщить мне об этой беде. Восставшие из Кирены уже топают сюда. Ив иудейских кварталах об этом знают. Недаром они запалили несколько греческих храмов и термы – как символ римской оккупации.
– Термы – символ оккупации? – Тиресий отер пот со лба. О том, что восстание в Александрии началось, он и сам догадался – кто ж не догадается, получив камнем по голове.
– Угу. Термы они ненавидят. Вечно что-нибудь покурочат тайком.
– Что ты собираешься сделать? Поставить центурии по границе кварталов? Подготовить город к обороне?
– Александрию – к обороне? – Мелкий Турбон расхохотался. Он хохотал, брызгая слюной, и бил себя по ляжкам. С ним явно случилась истерика. Стоило влепить ему пощечину. Но Тиресий не стал этого делать. – Как я могу оборонять город от восставших иудеев, если в Александрии почти половина населения – иудеи? После разрушения Иерусалима божественным Титом многие из них бежали именно в Александрию. Римлян здесь ненавидят люто.
– Но мы можем охранять греческие кварталы, – предложил Тиресий.
– Нет, не можем. Ив греческих кварталах полно сирийцев и ливийцев, парфян и арабов, которые сочувствуют парфянам и примкнут к восставшим, лишь бы досадить Риму. Как только подойдут мародеры из Кирены, мы потеряем город.
– Так что ты предлагаешь?
– Я не предлагаю – я отдаю приказы. А приказ таков – покинуть город.
– Я не подчиняюсь тебе, – напомнил Тиресий. – Я – центурион фрументариев и прибыл сюда с особым поручением наместника Сирии Адриана.
– Как знаешь. Можешь оставаться и служить в этой клоаке Адриану дальше. Но я бы не поставил на твою жизнь и квадрант
[56]
. Так что у тебя есть не более получаса, чтобы успеть удрать из города и присоединиться к нашему арьергарду. Твой контуберний я забираю.
– Двое погибли. Один легко ранен. На нас напали.
– А-а-а… – торжествующе протянул мелкий Турбон. – Так что ж ты болтаешь о защите города. Ты видел их? Видел? – Мелкий Турбон говорил с жаром – решение бросить греческое население города на произвол судьбы ему надо было как-то обосновать.
– У меня люди в городе. Яне пойду с тобой.
– Как знаешь… Сам выбирай – бежать к ним или уходить с нами. Ну или… Можешь догнать нас на марше. Если повезет… – Турбон хмыкнул. Было ясно, что повезти Тиресию не может.
– Куда ты перебазируешь легион?
– Во временный лагерь. Я приказал его построить еще три месяца назад. Там три центурии в охране. Есть запас зерна и колодцы. Когда там окажутся все когорты, новый лагерь восставшим будет не взять. Я уже направил письма Траяну с просьбой о помощи.
– Император слишком далеко. Пройдут месяцы, прежде чем он пришлет войска.
Мелкий Турбон сморщился:
– Ты чего, не понимаешь? – В голосе его появились шипящие издевательские нотки. – Готов прозакладывать золотой аурей против твоего денария, что император узнает обо всем куда раньше, чем придет мое письмо. Клянусь Немезидой, резня должна была начаться во многих городах одновременно. В этот раз – как и зачастую прежде – парфяне и иудеи заодно. Император сразу поймет, что восстание всеобщее… и пришлет сюда, в Александрию, подмогу.
– Или не пришлет, потому что будет слишком занят своими делами в Парфии, – усомнился Тиресий. – Погоди, так ты знал об этом? О восстании? Знал?!
– Я? Нет. Откуда? Это только так… догадки.
«Врет…» – решил Тиресий.
Что-то Мелкому Турбону доносили, но он то ли примитивно не обращал внимания, то ли кое-что сделал – ну, к примеру, послал письмецо Траяну, – но толку из этого не вышло. А что сам мог сделать – не предпринял. Да, так и было наверняка, но что толку уличать незадачливого трибуна?
Тиресий вышел из претория. Ясно было, он не успевает за Аррией и Титом, чтобы вместе с ними покинуть город. И теперь у него простой выбор: драпать одному вместе с легионом или остаться вместе со своими в охваченной беспорядками Александрии. Тиресий покачал головой и направился в сторону складов – поглядеть, нельзя ли будет там разжиться зерном и другими полезными вещами. А также прихватить кое-что из оружия.
В районе складов несколько парней в пыльных туниках укладывали на повозку мешки.
– Друзья фрументарии… – обратился к ним Тиресий. – Я – центурион фрументариев.
Что перед ними центурион, солдаты поняли по доспехам. Но глядели на незнакомого командира подозрительно.
– Что-то я не помню у нас такого центуриона, – отозвался один из парней – широкоплечий, рыжий, с крепкой шеей и плоским лицом.
– Я прибыл из Антиохии.
– А, ты из тех фрументариев, что вынюхивают и подглядывают! Ну что, много вынюхал? Наверняка уже настрочил донос. А отправить успел? Это вряд ли… – Дерзкую речь его товарищи поддержали смешками.
Парень швырнул сверху последний мешок, прикрутил ремнями, забрался на повозку и подобрал вожжи.
Мулы тронулись… остальные двинулись следом, прихватив щиты и пристраивая на плечах фастигаты с грузом. Брякали миски друг о друга. У кого-то из плохо увязанной сетки посыпались сухари.
– Стой! – встал у него на дороге Тиресий. – Как ты разговариваешь с центурионом.
– Да никак не разговариваю… – хмыкнул фрументарий.
В следующий миг Тиресий взлетел наверх – к наглецу. Еще миг – и тот скатился вниз – на мостовую. Следом полетел мешок с зерном и припечатал не хуже снаряда из катапульты. Мулы, едва тронувшись, враз встали.
– Как ты разговариваешь с центурионом, солдат! – рявкнул Тиресий, распрямляясь в полный рост на повозке, будто полководец на трибунале.
– Центурион! Надо скорее уходить! – отозвался один из солдат, настроенный, как видно, куда почтительнее к начальству. – Сейчас не до разборок и не до розог, центурион, пока будешь нам спину драть, разбойники в лагерь пожалуют. Если нужно зерно, мы оставим. Сколько мешков. Два? Три?
Не дожидаясь ответа, он ослабил ремни и снял с повозки три мешка.
– Если ты не с нами, то не мешай выполнять приказ трибуна, – продолжил покладистый фрументарий.
Тиресий вздохнул и спрыгнул на землю. Дерзкий возница, кряхтя, тем временем поднялся и вновь взялся за вожжи. Повозка тронулась.
– Наши славные защитники… – с презрением сплюнул парень, сидевший на деревянной скамье, и проводил повозку и ее эскорт взглядом.
Был он грязный, всклокоченный. В серой тунике, широкий кожаный пояс и плащ были явно военными, на плече у него висел шлем.
