Прежде чем выйти из дома, Тиресий положил ему руки на плечи:
– Тит, ты понимаешь, что план наш – отчаянный…
– О, я умею убивать… – ухмыльнулся юноша. – И я хочу убивать.
Запалив серные факелы, они вышли за дверь. Тит шагал впереди с дерзкой улыбкой на губах. Он менее всех походил на иудея и потому обмотал голову окровавленной тряпкой, с которой ему на щеку натекло изрядно чужой крови. Пестрые одежды его развевались, шаг был широким, уверенным. Тиресий держался следом – он двигался настороженно и разыгрывал роль немолодого парфянина, который решил примкнуть к восставшим (а возможно, и руководил ими). Третьей трусила, сбиваясь с шага на бег и обратно, Аррия. Они миновали квартал, когда их окликнули. Это был Секст, четырнадцатилетний сын хозяина, и он хотел уйти с Тиресием – именно с Тиресием, а не с отцом или Марком Антонием. Вместе с Секстом увязался один из рабов его отца – для охраны. Ему было лет двадцать пять и, обрядившись в принесенные тряпки, он сделался вылитым разбойником.
– Я хочу в легион, а отец против… Я уйду с тобой, а когда вернусь через двадцать лет центурионом – вот тогда отец удивится! – выпалил Секст.
Тиресий не стал уточнять, что отец может и не прожить эти двадцать (а уж вернее – двадцать пять лет, потому как досрочная почетная отставка – вещь редкая). Не стал он и отсылать эту парочку назад, а приказал двигаться в арьергарде. Так они и шли по улицам, размахивая факелами и отрубленными головами, насаженными на острые палки. Тит орал нечто нечленораздельное.
Секст и Матфей – так звали слугу – орали вслед наперебой. Как и те убийцы, что шлялись по этим улицам днем.
На перекрестке валялись убитые со вспоротыми животами. Кто-то искромсал им кишки ножом и рылся в фекалиях в поисках проглоченных сокровищ. Смрад стоял ужасный. Аррия старалась не наступать на эти мерзкие лужи из крови и содержимого желудков и кишок. С одного из мертвецов пытались содрать кожу, но действовали неумело и бросили это занятие. Самих убийц рядом не было. Вокруг вообще не было ни души, ни одного огонька масляной лампы в окнах, ни одного зажженного фонаря в вестибуле – все как будто умерли.
Еще два перекрестка. На одном разрушено святилище коллегии, но в остальном все тихо. Казалось, судьба им благоволила. На этих улицах проживали в основном римляне и греки, один из домов стоял с выбитыми дверьми, выломанными оконными решетками. Валялась выброшенная наружу мебель, но в этот раз трупов рядом не было.
А потом им навстречу молча вышли человек восемь и загородили дорогу. И тут же еще четверо встали сзади – не убежишь.
Предводитель – чумазый от сажи, в окровавленной тунике, с блестевшими на грязном лице зубами, что-то спросил. Тиресий не понял что.
– Кто предводитель? – спросил чумазый уже по-гречески.
И Тиресий понял, что план их не просто плох, а очень плох, – незнание языка выдавало их с головой. Никто не примет их за повстанцев, если говорят они на латыни или по-гречески.
– Я, – сказал Тиресий, выходя вперед.
Оставалась жалкая надежда, что их не тронут.
– Ты, римлянин, убил иудеев… – Предводитель отряда указал на жуткие трофеи Тита. – И хвастаешься этим?
– Будь ты болен! – простонал юный дак.
– Убить! – приказал предводитель.
Тиресий не стал дожидаться, пока на них нападут, – все равно держать строй в этом переулке с такими бойцами, как Секст или Ария, не получится. Он напал первым – на того, кто до него добежал, но ударил не мечом, а щитом, сминая умбоном лицо, щит по инерции потащил его, и Тиресий повернулся вкруг своей оси и, завершая движение, всадил второму набегавшему парню клинок под ребра. Потом стряхнул с меча тело и просто махнул мечом – третий – готовый атаковать – отшатнулся. И вновь центурион ударил щитом нападавшего слева. Удар был такой силы, что щит треснул сверху донизу и сделался бесполезен. Краем глаза Тиресий увидел, как резко присел Тит, и ринувшийся на юношу парень перелетел через него, а дак пригвоздил погромщика к земле. А потом закричал Секст и следом – Аррия. Тиресий обернулся и ощутил, как в бок ему входит сталь – жгучее и одновременно ледяное прикосновение…
Он вновь развернулся, визжа от вспыхнувшей нестерпимой боли и сбрасывая с левой руки ненужный более щит. Ухватил меч двумя руками и изо всей силы всадил его в живот человеку напротив. Снизу вверх – разрывая диафрагму и легкие, – чтобы острие дошло до самого сердца.
А потом стены домов стали опрокидываться, и перед глазами почему-то явилось ночное небо.
Стало совсем тихо. Только где-то далеко услышал он волчий вой Тита и следом – пронзительный, полный боли вскрик умирающего. А потом еще один. И еще.
* * *
Очнулся Тиресий довольно быстро. Он лежал на мостовой, а на коленях рядом с ним стояла Аррия и держала над ним факел. Все тело ее дрожало, рука тряслась, и отблески огня мельтешили. Кажется, лицо ее было забрызгано кровью. Тит стоял – тоже на коленях – с другой стороны – и плескал в лицо центуриону воду из фляги.
– Где они? – спросил, клацнув зубами.
– Прожили… – отозвался Тит.
Тиресий сделал несколько глотков, фыркнул. Ощупал пальцами бок – вся туника была липкой и мокрой.
– Разрежь ткань! – приказал он Титу.
Тот принялся кромсать лезвием меча тунику, мокрая от крови ткань резалась плохо. Наконец Тит обнажил бок. В свете факела рана казалась черной.
– Сильно кровоточит? – спросил Тиресий. Рану ему было не разглядеть.
Запоздало пожалел, что не надел под тунику нагрудник, слишком уж понадеявшись на дурацкое переодевание.
– Нет… чуть-чуть… – Тит судорожно сглотнул.
Тиресий встретился с парнишкой взглядом. В глазах дака стоял ужас – он просто не представлял, как ему быть дальше, если Тиресия не станет. Как спастись здесь, одному, в городе, который агонизировал, как когда-то его родная Сармизегетуза.
– Чуть-чуть – это хорошо… Тогда прижги рану, как я учил.
Тит кивнул. Потом закусил губу. Пошуровал на мостовой и подобрал нож одного из нападавших. Вытер о тунику. Нагрел на огне факела.
– Быстрее, – прохрипел Тиресий.
Стиснул зубы и захлебнулся нутряным криком, когда Тит приложил раскаленный металл к ране.
– Теперь затяни полосой туники как можно сильнее.
Он вновь давился криком, пока Тит стягивал ему бок. Дышать теперь, казалось, не было никакой возможности, но Тиресий втянул в себя воздух.
– Где фляга с вином…
– Я все вылил на рану прежде… Но, кажется, еще у Секста была.
– Сейчас я встану… – не слишком уверенно пообещал Тиресий. – И мы пойдем.
– Куда?
– Назад, к Аттию. Куда же еще? Я – раненый – теперь не шибко хороший путешественник. – Даже говорить было тяжело – бросало в пот. Тиресий не ведал – как ему подняться на ноги, подобное усилие вдруг стало казаться невозможным. – Он наверняка никуда не ушел. Будем надеяться, что пустит назад… хотя не знаю. Если нет, тогда найдем пустой дом.
