– Ну, здравствуй, Федот Ипатьевич, – так нашего мужика звали, – Что-то ты, – говорит, – не к сроку. Придётся тебя наказывать за нарушение графика.
Мужик и говорит:
– Наказывайте. Воля Ваша. Только я тут в ваших порядках знать ничего не знаю.
– А у нас, – говорит бородатый, – всё очень просто. Тут вот мужское отделение, тут женское. В женском свои заморочки, потому что баб там мало. А в мужском наоборот перебор. На одних мужиках пашут, да боронят, а другие в очередь стоят.
Мужик и говорит:
– Как же так выходит, что в женском отделении у вас недобор, а в мужском перебор?
– А так, – говорит этот писарь, – мужик, который своей бабе потачку дал, а баба, положим, согрешила, так этот мужик за грехи своей бабы тут отбывает. Ты вот свою распустил, а глянь-ка, что она выделывает.
Тут этот главный облако разгрёб маленько. Мужик и увидел свой дом. Только крыша в нем прозрачная. И через ту крышу видать, как мужикова баба с соседом Васькой шашни крутит. Тут мужика и разобрало:
– Ах, – говорит, – мать вашу етти! Я вам сейчас устрою!
Так сказал, да и спрыгнул на землю. Летел, летел да как навернётся жопой! Посмотрел вокруг – лежит он на полу своей теплицы, а вверху верёвка оборванная болтается.
Вот мужик хвать черенок от лопаты, да и в дом. Васька, как нашего мужика увидел, так как был без порток, в окно и сиганул. Вместе с рамой вынес.
А мужик бабу свою за патлы, да и давай охаживать. Сбил прям в печеное яблоко. Только устал, как в двери сосед Васька толчётся с бутылкой в руке. Мировую пить пришёл:
– Ты, – говорит, – прости, Ипатич. Мы-то думали, что ты – вот, а оказалось, что ты – вот…
Ну, что поделать. Замирились.
А баба мужикова с той поры как шёлковая. Слово поперек сказать боится, всё Феденька, да Феденька.
Вот так. А вы говорите: «Демократия».
– Ты вот что, Никодимыч! – сказал Николай. – Ты это… Сам обещал сказки баять, а сам…. понимаешь, короче.
– Ладно, Коля. – согласился Никодимыч – будет тебе и сказка, будет и присказка.
Ну и вот. Жил был один мужик. И было у этого мужика три сына. Двое, как водится, умных, а третий дурак дураком.
Жили они на самой окраине. В пятиэтажке типа хрущёвка. Вот они там жили, а рядом речушка и луг заливной. Красота, одним словом. Живи да радуйся.
Но вот повадилась какая-то компашка у них под окнами ночами собираться. Песни непотребные орут, хулиганство хулиганят и прочие безобразия. Ни сна тебе, ни отдыху.
Вот старик и говорит старшему сыну:
– Пошёл бы ты, Гаврило, разобрался.
Ну, он и пошёл. Что там у них было неизвестно, только приполз Гаврюша под утро на рогах домой. Пьяный в дымину. А эти хулиганы и дальше гуляют почём зря.
Вот старик и послал среднего сына на разборку:
– Сходи-ка ты, Вавило. Мужик ты здоровенный. Тебя зауважают.
Пошёл средний сын. Возвращается под утро с разбитой мордой. А эти ещё пуще куражатся. Что старику делать? Вот шлет он младшенького:
– Сходи ты, Ваня. Говорят, дуракам счастье.
Ванька картошину в карман пиджака положил, и пошёл. Выходит, а у этих самая гулянка разгулялась. Вот выхватил дурак картошину из кармана, и кричит:
– Всех сейчас повзрываю к такой матери! Потому как я дурак, с меня и спрос дурацкий.
Тут все в разные стороны разбежались. Кто там знает, что у дурака в кулаке. Вдруг и вправду граната. Все разбежались, только одна девка осталась. Здоровая такая. Прям кобыла, а не девка! Вот Ванька изловчился, на девку эту запрыгнул, и начал объезжать. Как уж там он это делал, я сам не видел, а врать не хочу. Только к утру родила эта кобыла трёх коней. И наказала дураку, чтобы он маленького конька-горбунка никому не отдавал, не продавал. А двух других, дескать, может. Повелела так она Ваньке, заржала – и след ее простыл. Смотрит Иванушка: стоят вместо коней два новых «мерса». И конёк собачонкой у ног трётся, в доверие принять просит.
Ванятка мерсы братьям своим подарил. Дурак, что ты с него возьмешь А с горбунком по пивным зачастил.
Вот сидят они как-то. И хорошо сидят. Конёк-горбунок курит, на бок сплёвывает, да хвастается:
– Я, – говорит, – тебе Ваня, что хочешь, достану. Скажешь сокровища со дна морского – и те добуду.
Так похвалялся этот жеребчик, а кто – то взял, да и донёс. Мир же не без добрых людей. Донёс самому главному пахану, мол, так и так, похваляется тут один, что брюлики и рыжье достать может, знает, мол, где спрятаны.
Не знаю я, ребята, что это за пахан такой был. Знаю только, что и при бабках и при власти. Вот отловили Ваньку, к пахану этому привезли. А тот кричит:
– Чтоб немедля и сразу тут было всё, что твой дружбан с лошадиной мордой базарил. Иначе ответишь.
Пришёл дурак домой, сел в угол, сопли на кулак мотает. А конёк рядом вертится:
– Что, – говорит, Иванушка, не весел?
Ванька и рассказал. А горбунок только зубы скалит:
– Это для нас службишка, не служба, – кричит.
И через минут несколько полхаты пахану завалил драгоценностями всякими. Тот обрадовался. Ваньке отслюнявил кое-что. Дом ему построил. Охрану выставил. Только службу служи. А Ванька с коньком на службу болт забили. Сидят, пиво пьют, да базарят. И добазарились.
Вякнул как-то этот конёк, что президентский самолёт угнать может.
Добры люди тут же и доложили кому надо.
Опять пахан ярится, слюнями брызжет:
– В клочья порву, если самолёта мне не будет!
Что делать? Не прошло и часа, как пригнал горбунок самолёт. В кустах спрятал. Пахан доволен. Премию выписал. Ну, премия – дело святое. Ванька с коньком и начали премию эту пропивать. И почти уже пропили, да конёк-горбунок опять сбрехнул по хмельному делу, что может доставить импортную принцессу.
И снова понеслось. Пахан угрозы угрожает, Ванька плачет.
Ладно.
Приносит конёк эту принцессу, как была: в пижаме без пальто.
Ванька глянул, и сомлел – такая красота. Сомлел, но очухался. Позвонил пахану, что на принцессе этой имеет желание жениться и семью создать. А пахану – по-барабану. Кричит, трубку своими золотыми зубами грызёт:
– Счас, – кричит, – люди мои наедут! Тогда и узнаешь что почём!
И пока они такие разговоры разговаривали, эта коварная принцесса пошла будто в туалет по нужде, а сама по мобиле своему папашке позвонила, Ванькину прописку назвала. И сидит, как ни в чём ни бывало.
