Утром приехало Мосэнерго, его сняли, слегка наподдав, как положено. Избы пошли под бульдозер через месяц, людей расселили по плану, все кончилось.
Прометей взял сумку и отправился в город. Там он, конечно, потерялся среди других наших знакомых — предпринимателей без образования юридического лица, пиарщиков, светских девушек, призраков, бандитов, работников метрополитена, бомжей, вурдалаков, председателей думских комитетов, милиционеров, звезд шоу-бизнеса, ведьм, работников ЧОПов (частных охранных предприятий), посетителей кофеен, любителей экстремального спорта, говорящих зверей, военных пенсионеров, москвичей и гостей столицы, временно зарегистрированных за взятку. Наверное, опять нашел комнату у какой-нибудь старушки и все пишет свою книгу. Жизнь ведь одна и кончается быстро, надо спешить и стараться.
Мы надеемся, что Господь пошлет ему сил и времени дописать, — иначе, действительно, не стоило лезть так высоко.
Совсем новая жизнь
Кот.
Совершенно невероятный, но жизненно правдивый рассказ
Отвратительным осенним вечером, когда с московского неба падала такая же серая грязь, какая расползалась под ногами, возле станции метро «Белорусская» (кольцевая) остановилась, нарушив все мыслимые правила дорожного движения, прямо на пешеходной зебре машина-джип марки «гранд чероки». Толстые дверцы машины тяжело раскрылись сразу со всех сторон, и из нее вышли три товарища… Вот вам, пожалуйста, начало рассказа, полюбуйтесь. Руки бы пообрывать такому рассказчику! Вопервых, кто же начинает сочинение со слова «отвратительный»? Зачем? Чтобы ухудшить и без того далеко не радостное настроение читателя, ввергнуть его еще глубже в депрессию, от которой мы все и так постоянно страдаем? Посмотрит человек на такое начало, да и бросит чтение, и прав будет. Ничего хорошего нельзя ждать от рассказа, начинающегося таким образом. Почему грязь, где это видано, чтобы грязь падала прямо с неба, даже и в нашем трудном климате? Зачем здесь джип и к чему он обозначен еще дополнительно «машиной»? Что, разве бывают джипы, не являющиеся в то же время автомобилями? Зачем эти утомительные подробности — «Белорусская» и именно кольцевая, «гранд чероки»? Мало разве указывали специалисты-критики на излишнюю описательность и неоправданное внимание к деталям, маркам, названиям? И при чем здесь три товарища? Если это аллюзия, если нам Эриха Марию Ремарка суют под нос, так зря, сгинул этот Эрих Мария в волнах литературного прошлого, никто его сейчас не вспоминает, кроме полоумных шестидесятников. А если «товарищи» употреблены в древнесоветском смысле, вроде как «группа товарищей», то вообще зря — ни к селу ни к городу. Неплохо, правда, получилось определение дверей дорогого автомобиля словом «толстые», удачное определение, ничего не скажешь. Но и в нем есть нечто манерное, нечто от пресловутого поиска единственно верного эпитета, который был рекомендован господам сочинителям еще такими столпами советской литературы, как Олеша Юрий Карлович и Катаев Валентин Петрович. У кого-то из них, кажется, было написано про слово, которое должно входить во фразу туго и со щелчком, как обойма в пистолетную рукоятку…
Ладно, хватит. Ничего переписывать не будем. Сказано вам: осень, вечер, дождь с первым снегом. Трое мужчин идут от машины к ларьку возле метро — вероятно, чтобы купить там сигарет или еще какую-то срочную мелочь. Все трое крепкого телосложения, в кожаных хороших куртках и с маленькими сумочками (ранее грубо называвшимися пидарасками, а теперь, по-культурному, борсетками) в руках. Хозяина машины зовут Игорем, он средний предприниматель без образования юридического лица, а друзей его простые имена Аслан и Борис, они временно неработающие гости столицы и вскоре после окончания нашего рассказа покинут ее навсегда, чтобы более уже нигде нам, слава богу, не встречаться…
Итак, они идут.
А вокруг своим чередом идет обычная жизнь, всегда идущая возле станций метро.
Старушки, из которых одна, самая бойкая и накрашенная, как мятая кукла, опирается на костыль, энергично продают несвежие цветы в мятом целлофане; работники милиции в серых ватных куртках, делающих любого представителя закона толстозадым, как «барыня-на-чайник», проверяют документы у приезжего юноши с клетчатой, величиной со шкаф, сумкой;
нечистые и даже издали плохо пахнущие мужчины и женщины с разбитыми дочерна лицами сидят на сыром каменном бордюре, зачем-то окаймляющем забросанное окурками полукруглое пространство — задуманное, вероятно, в качестве клумбы — между дверями станции;
юноши в широких штанах встречаются с девушками в коротких куртках, из-под которых выглядывает голый не по погоде живот;
среди бомжей-людей озабоченно бегают собакибомжи, клокастые и неприветливые от голода;
от киоска, торгующего шаурмой, доносится тошнотворно-пищевой горячий запах;
и стекляшка с аудио— и видеопродукцией распространяет надо всем нечеловечески громкую и чрезвычайно противную музыку про девчонку, которая не любит исполнителя…
Такова жизнь, господа, такова жизнь. И никто из вас не решится сказать, что краски здесь сгущены. И похуже бывает около метро. Бывает, что и лежит кто-нибудь из недавних здешних обитателей прямо в грязи, неприятно закинув голову, а из-под затылка этой головы ползет, расплываясь в снежной слякоти, темное пятно, и белый фургончик с красным крестом стоит прямо посереди тротуара с уже распахнутыми задними дверями. Такова жизнь, уважаемые господа, точнее, в данном случае, такова смерть…
Итак, сцена возле метро.
Среди бродяг и нищих на вышеописанном бордюре сидела в тот вечер одна интересная пара — впрочем, никто до поры до времени на нее внимания не обращал, хотя пара была даже и для здешних мест странная.
Человечество в этой паре было представлено молодой дамой из тех, какие обыкновенно бывают в подобных местах. Ноги их, обутые, как правило, в рваные туфли на высоких, стертых до железа каблуках, поражают небрезгливого наблюдателя худобой, из-за которой жуткие, нередко мокрые по физиологическим причинам колготки закручиваются вокруг пропитых этих ног винтом…
Тут необходимо сделать одно отступление антропологического характера. Замечали ль вы, что у сильно пьющих женщин, хоть принадлежащих к социальным отбросам, хоть к богеме, ноги обязательно истончаются и колготки на них непременно закручиваются винтом? Причем колготки именно мокрые, поскольку сильно пьющие женщины еще чаще, чем такие же мужчины, оказываются не способны контролировать естественные отправления своего организма…
Ну, дальше. Короткая и сверхъестественно грязная джинсовая юбка сильно открывает эти тонкие и, скажем прямо, кривые ноги, а поверх юбки и толстого длинного свитера кошмарной зеленой окраски надета огромная мужская куртка из вытертой местами добела свиной кожи. Голова непокрыта, отчего видны слипшиеся, светлые с темным у корней редкие волосы. Лицо, если внимательно присмотреться, даже вполне миловидное, с коротким ровным носом, пухлыми губами и большими глазами, вроде бы карими, но кто ж будет присматриваться к такому лицу… Если же не присматриваться, то виден только фингал, занимающий всю щеку и часть лба над глазом, да короста засохшей крови на другой щеке, свезенной, вероятно, об асфальт при очередном падении…
