— Приближение к гениальности! — заметил Генрих, усмехнувшись.
— Да, если принять, как обычно, что степени гениальности лежат между одиннадцатью и двенадцатью баллами. Еще мы открыли, что выпадение одного из работников во время разработки какой-либо проблемы — скажем, прогулка его в город, уход в отпуск — болезненно отзывается на величине творческого потенциала. Мы добровольно согласились на время работы над особо важными проблемами ввести для себя также и особый режим жизни.
— Перевели институт на казарменное положение? — насмешливо уточнил следователь.
— В словаре имелось древнее слово «казарма», мы воспользовались им. Думаем, впрочем, что придали ему иной смысл. У нас оно означает интенсивное духовное общение, не прерываемое внешними факторами. Защита от внешнего воздействия — посещений, встреч с другими людьми и прочего — становится для нас в период создания коллектива абсолютно необходимой. Это и вызвало тот режим, который характеризуется древним термином «система секретности». Кстати, могу порадовать вас, друг Александр: вскоре мы закончим создание полноценного творческого коллектива и откажемся от секретности. У нас, так сказать, пусковой период, он не может длиться долго. Смешно было бы засекречивать содержание наших научных работ, не правда ли? Сама по себе тематика наша открыта, как и во всех других институтах… Но я отвлекся от рассказа о подборе сотрудников. Продолжая самоисследование, мы установили, что наш творческий потенциал величина векториальная. Он был разным при решении разных проблем. Мы — почти гениальность при решении одной задачи, но лишь собрание способностей при переходе к другой. Мы вычислили для коллектива общую формулу творческого потенциала и назвали ее «матрицей гениальности». И вскоре обнаружили, что для решения любых проблем, если не хотим понижения творческого потенциала, нужно выводить из коллектива те или иные умы и вводить новые. И ум, порождающий в одном случае особую остроту коллективной мысли, то есть гениальность, в случае другом искусственно отупляет коллектив, как я вам показал на примере того знаменитого ученого, фамилию которого не называю. У нас имеется один сотрудник. Он доводит свою группу до инженерной гениальности, но стимулирует у нее в целом поэтическую бездарность. Матрица гениальности требовала частой перестановки членов при перемене изучаемых задач.
— Вот мы и переходим к бедному Джоку, — заметил Генрих. — Он, сколько понимаю, оказался полезным членом для вашей матрицы?
— Еще несколько слов, перед тем как займемся Джоком Вагнером. Мы обследовали многих ученых на предмет их пригодности для нашего коллектива. Разумеется, обследование шло негласно, результаты, если они неудачны, способны ударить по самолюбию… Необходимость щадить спокойствие талантливых ученых тоже явилась одной из причин, почему мы выхлопотали для себя «особую секретность». Между прочим, среди проверенных были и вы с братом, друг Генрих. Не краснейте, мы вас не попросили к себе не потому, что вы понижали наш потенциал. Просто вы с братом и своими сотрудниками составляете такое гармоничное целое, что прибыль от перевода вас к нам не покрывала ущерба от развала ваших собственных работ. Сам Боячек рекомендовал мне обследовать вас и брата и утвердил наш вывод, что вас можно оставить в покое.
— Я очень рад, что он утвердил такой вывод, — с облегчением сказал Генрих. — Мне, знаете ли, почему-то совсем не улыбается перспектива дополнять кого-то до гениальности.
— Не кого-то, а также и себя как члена коллектива, ставшего гениальным. Теперь о Джоке. Мы натолкнулись на Джока случайно. У нас в лаборатории имеется прибор, суммирующий отдельные мозговые излучения и рассчитывающий степень их совместимости с коллективными. Прибор показал гигантскую пригодность Джока для нас и нас для Джока. Мы, так сказать, созданы друг для друга. Но убедить в этом Джока мы не сумели. Он был, наоборот, убежден, что создан для астрозоологии. Он объявил нам, что мечтал о Марсе с детства и не собирается менять милые марсианские пустыни на осточертевшие ему земные сады. Он послал нас к дьяволу и пригрозил размозжить голову каждому, кто станет уверять, что его голова годится еще на что-нибудь, кроме наблюдения за хлевами марсианских свиней. Вы знаете Джока и можете вообразить себе, какие он подбирал выражения.
— И тогда вы решили похитить Вагнера? — деловито осведомился следователь.
— Что нам оставалось делать? Он улетал на Марс. Это была последняя возможность приобщить его к коллективу. Боюсь, вы неясно представляете себе, чем дорог для нас Джок Вагнер. Он весь как бы струя внимания к неизвестному. Там, где для других — тусклый шум неопределенностей, для него — арена остро звучащих загадок. Шум обычно усыпляет пытливость, у Джока же обостряет ее. Введение его творческих способностей в нашу коллективную матрицу повысило наш потенциал до 11,3. Сам он, как вы, вероятно, знаете, выше 8,9 никогда не поднимался. Как член нашего коллектива он почти равновелик Ньютону, вот что мы, в свою очередь, значим для него.
— Это не оправдание. Он сам, добровольным решением, должен присоединиться к вам. Никакая софистика не может оправдать такое возмутительное самоуправство, когда свободного человека схватывают, возможно, и связывают, отрывают от близких и друзей, насильно и навсегда переводят на какое-то выдуманное казарменное положение.
— Не навсегда, друг Прохоров, отнюдь не навсегда. На определенный, точно оговоренный срок, достаточный для его самопроверки.
— Когда кончится оговоренный срок? Мы хотим увидеть похищенного Джока Вагнера.
— Срок его самопроверки уже кончился. — Домье вскочил. — Идите за мной. Вы будете разговаривать с самим Джоком.
5
Домье так проворно уносил на тонких ногах свое массивное тело, что следователь и Генрих отстали. У одной из дверей Домье подождал их, затем пригласил внутрь.
В комнате, заставленной аппаратами, сидел Джок Вагнер.
Он вскочил при виде вошедших, шагнул к Генриху, восторженно обнял его.
— Я знал, что ты придешь вызволять меня! — воскликнул он с благодарностью. — Только вы с братом могли!.. Тебе сообщил Риччи о моем исчезновении?
Домье сидел в сторонке и со странной своей улыбкой — оживленно пошевеливая носом — наблюдал за встречей друзей. Прохоров церемонно протянул руку Вагнеру:
— Следователь экспедиционного отдела Управления космоса Александр Платон Прохоров. Можете звать меня просто Александром, Джок. Дело о вашем похищении веду я, поскольку Марс в компетенции моего отдела. У нас только что был весьма тяжелый разговор с директором Института специальных проблем другом Павлом…
Джок нетерпеливым нервным жестом прервал следователя:
— Ваша беседа транслировалась во все лаборатории. Можете представить себе, как сотрудники в других комнатах надрывали животики от смеха. Они сплошь негодяи, им дай только повод для смеха!
— Рад, что вижу тебя в добром здравии и хорошем настроении, Джок, — сердечно сказал Генрих.
Следователь проговорил с предостерегающей холодностью:
