— Если бы Аментола реально задумывался о мире, он не послал бы жирную бестию Тома Торкина. Этот человек для серьёзных переговоров не годится. Торкин приезжает обвести нас вокруг пальца, обдуривание людей — его призвание.
— Исполнение приговоров отложим, — решил Гамов. — Тем более, что новый член Белого суда подал протест на все решения Гонсалеса и Пустовойта.
— Новый член Белого суда? — Ни о каких переменах в судилище мне не докладывали.
— Он прилетел сегодня — и сразу запротестовал. Это ваш старый знакомый, Семипалов, — посол Ширбай Шар. Бар, доложите о своих новостях.
Готлиб Бар вчера вечером получил телеграмму от Кнурки Девятого: король Торбаша согласился внести вступительный взнос в Акционерную компанию Белого суда, деньги везёт его представитель. Шар вылетел на единственном водолёте, имеющемся в Торбаше, он доставит также официальный протест на все приговоры Объединённого суда.
— И вы об этом ничего не знали? — спросил я Вудворта.
— Ни меня, ни Гамова король не информировал.
— Он вёл переговоры со мной, — разъяснил Бар. — Считает членство в Белом суде коммерческим делом, а коммерция — моя область.
— И одновременно мстит мне за те унижения, каким подвергся не так давно его посол, — спокойно добавил Вудворт. — Такие язвительные уколы в духе его величества короля Торбаша.
— Мщение или забывчивость от спешки, но приезд нового члена суда приветствуем, — сказал Гамов. — Ещё на подлёте к нашим границам Ширбай попросил двух аудиенций — у Вудворта и у Семипалова. Исправляет оплошность своего короля.
— Приём послов — дело Вудворта, — заметил я.
— У него к вам личное дело. Прищепа, что у вас?
Прищепа сообщил, что в Кортезии создана Администрация Помощи военнопленным с фондом в несколько миллиардов диданов — рассчитывают на взносы родственников. Спешно готовятся списки лиц, желающих посетить наши лагеря, первая партия уже готова, одни женщины.
— Отлично, — сказал Гамов. — Ещё новости?
— Одна заслуживает внимания. Среди военнопленных обнаружены обманы. С полсотни из страха наказания прикинулись другими людьми. Среди них две женщины, объявившие себя медсёстрами: Луиза Путрамент, дочь президента Нордага, и Жанна Торкин, падчерица того Тома Торкина, что летит к нам эмиссаром Аментолы. Жанна захвачена на конференции.
— Путрамент и Торкин знают, что их дочери у нас?
— Должны знать. Но живые или мёртвые — вряд ли им известно. Я велел тайно перевести обеих пленниц в Адан.
13
Ширбай Шар так радостно осклабился во всю губастую пасть, словно приветствовал дорогого друга.
— Рад! Безмерно рад! Подставить шею петле, несколько минут подрыгать ногами в воздухе — и ни одной морщины! Вы выглядите помолодевшим, генерал!
— Успех молодит! — холодно объяснил я. Этого развязного человека, шпиона по призванию и ремеслу, камуфлирующегося под дипломата, надо было осадить. Он портил мне нервы — и ухмылкой, и слишком громким голосом, и непозволительно дружеским обращением. — Вы просили у меня приёма. Слушаю вас, Ширбай Шар.
Дипломатическая натасканность всё же в нём имелась. Он мигом перестроился.
— Собственно говоря, я хочу… Я ведь теперь член Белого суда и могу как-то влиять на его решения…
— Знаю. Но я не член ни Белого, ни Чёрного суда и на их решения не влияю.
Он усмехнулся. Он не был глупцом.
— Думаю, ваше влияние на оба суда гораздо больше моего. Хочу обратиться к вам с просьбой. Но раньше вопрос — ваш сотрудник и мой друг Жан Войтюк не схвачен?
— Мне об этом не докладывали.
— Эта бестия умеет заметать следы. Но прошу не о нём, а о его жене. Анна Курсай исчезла.
— А какое я имею отношение к женщине, которую лишь один раз видел на каком-то приёме?
— Самое прямое, генерал. Анна думает, что Жан погиб. Она вам этого не простит, вам удалось его перехитрить с дьявольской ловкостью… простите, генерал, с блестящим мастерством.
Я не понимал, куда он клонит.
— По-вашему, я должен просить прощения у Анны Курсай? Вашей любовницы, если не ошибаюсь? Вы ведь подарили ей фамильную драгоценность. Мы с пониманием оценили ценность подарка.
Самообладание на миг изменило ему.
— Ничего вы не могли оценить! И понимания не было. Ваша разведка примитивна. Скажите полковнику Прищепе, чтобы он не пребывал в заблуждении: Анна владела бы не одной, а всеми драгоценностями моего рода, если бы была моей любовницей. А вам признаюсь — единственным её даром была пощёчина, когда ей показалось, что я перехожу границы.
— Зачем мне подробности ваших любовных неудач и успехов?
— Повторяю: Анна исчезла! У меня тоже есть разведка, хотя и не столь оснащённая, как у Прищепы. Анна задумала что-то плохое. И если она попадёт в тенёта Прищепы или в тюрьмы Гонсалеса… Будьте к ней снисходительны, генерал! Не все же люди только пешки в политической игре, каким был мой бывший друг, этот умный глупец Войтюк.
Я вглядывался в Ширбая Шара. Он волновался.
— Ширбай, ответьте мне со всей искренностью: вы придумали эту комедию с членством в Белом суде? И убедили короля заплатить солидный взнос за бесполезное участие в Акционерной компании Милосердия, не сказав ему, что единственное ваше желание — приехать в страну любимой женщины, чтобы выручить её из гипотетических неприятностей? Я правильно формулирую ваши тайные намерения, посол короля Кнурки Девятого и член Белого суда Ширбай Шар?
Это был прямой удар в лицо. И Ширбай не только стерпел, но и нанёс ответный удар. И должно было пройти немало времени и отгреметь немало событий, прежде чем я ощутил всю силу его удара. Я недооценивал Ширбая Шара.
— Абсолютно правильно, генерал. Эта женщина, которую мне ни разу не удалось поцеловать, мне дороже всех моих успехов на дипломатической арене, дороже всего, что мой король считает пользой для нашего государства. Вы угадали: я уговорил короля войти с вами в дружбу, чтобы иметь свободный въезд в вашу страну. А здесь я для того, чтобы разыскать Анну, отговорить от безумных мыслей, которые её, уверен, одолевают. Я здесь, чтобы спасти её, вы правы! Но теперь и вы, Семипалов, ответьте со всей искренностью: знает ли ваш диктатор о том, что вы считаете членство в Белом суде комедией, а не важной политической акцией? А большие взносы ради такого членства бесполезными тратами денег? И не покажется ли ему, что расхождение ваших политических программ, которое вы демонстрировали Войтюку, вовсе не обманная игра, а реальное несходство взглядов? И не усомнится ли ваш умный диктатор, точно ли вы верный его последователь, каким он вас афиширует? И не верней ли признать вас потенциальным противником, ещё не осознавшим, что расхождение взглядов неминуемо приведёт к распаду единства?
— Вас это интересует как разведчика? — гневно осведомился я. — И разведчика в чью пользу? Короля Кнурки, которого, несмотря на всю его хитрость, вы водите за нос? Или президента Аментолы? Вас соблазнила профессия вашего друга Войтюка? Но тогда призадумайтесь и о его судьбе.
