— Хочу принять командование группой захвата, — сказал Гамов.
— Принимайте. Передовой группой командует Павел, я возглавляю третью. Теперь поднимаемся. Нам нужно к шоссе на час раньше Парпа, чтобы выбрать позиции для электроорудий.
Моя группа подошла к шоссе, когда небо позади побледнело. Впереди, на западе, ещё стояла ночь. Гамов радировал, что занял обе стороны шоссе. Павел сообщил, что установил электроорудия на хорошей позиции. На моей позиции тоже всё было подготовлено. Я приказал прекратить радиопереговоры — полк Парпа приближался.
Вскоре на шоссе показалась передовая колонна. Небо посветлело и на западе, у нас за спиной разгоралась заря. Грохот механизмов опережал колонну чётко шагающих солдат — родеры даже в походном строю держатся как на параде. Укрывшись в подлеске, мы наблюдали стройное шествие гвардейцев передового батальона.
За первым батальоном прошествовал второй. Проехали две закрытых чёрных машины с деньгами. Солдаты второго батальона вели себя свободней, чем передовые. Мы слышали смех, громкие выкрики, кто-то заунывно напевал.
Когда появился арьергард, я просигналил атаку. Шоссе покрылось скачущими искорками резонансной шрапнели. Вражеские солдаты метались, падали, крутились, терзаемые вибрацией. Я увидел вражеского офицера, поражённого несколькими резонансными пулями. Он, ещё стоя, качался и размахивал трясущимися руками, потом упал, продолжая и на земле содрогаться. Артиллеристы пытались установить на боевую позицию электроорудие, но орудие, осыпанное резонансной картечью, само завибрировало. Часть солдат бросилась в лес по другую сторону шоссе. Встающее солнце осветило отвратительное зрелище — всюду корчились люди, всюду кричали, просили помощи. О помощи всем не могло быть и речи. Но одному я велел облегчить страдание. Молодой солдат, почти мальчик, стоял, схватившись рукой за колесо грузовика, его выворачивало, он, прикусив нижнюю губу, отчаянно пересиливал вибрацию. На него набросили тормозной жилет, быстро установили антирезонанс, он затих и, освобождённый от боли, потерял сознание.
Павел передал, что передовой батальон, после кратковременного сражения, бежит в лес по другую сторону шоссе, он не мешает бегству, а спешит на подмогу Гамову, у того бой в разгаре. В центре дело шло хуже, чем у нас. Электроорудия были только у Павла и у меня, а против ручных резонаторов родеры Парпа направили такие же свои резонаторы. Засверкали и синие молнии импульсаторов. Передовой и арьергардный батальоны Парпа были вооружены лучше центрального, зато на охрану денег он поставил самых стойких солдат. Я отрядил половину своей группы наводить порядок на шоссе — сводить пленных, собирать оружие, оказывать помощь раненым. Со второй половиной группы я поторопился к Гамову. Гамов встретил нас у двух огромных машин — около них уже стояла наша охрана. На железных фургонах висели массивные замки, их ломали. Я спросил Гамова, не лучше ли отвести машины в дивизию нетронутыми. Он весело ответил, что надо убедиться, что деньги на месте, и у него давно зреет мысль найти хорошим деньгам хорошее применение. Я не стал допытываться, что за применение находит Гамов деньгам и почему называет их хорошими — деньги как деньги, обыкновенные банковские билеты.
Первый фургон открыли. Он был заполнен доверху пакетами, перевязанными стальными лентами, на каждом виднелась надпись: «200000 калонов». Гамов сбил одну ленту, вынул несколько пачек денег. Деньги были новенькие, пахли ароматом каких-то эссенций. Гамов вертел пачки в руках, нюхал и всматривался в них. Странное выражение было на его лице, не то восхищённое, не то умилённое, такое выражение бывает, когда человек испытывает глубокую радость, смешанную с глубоким удовлетворением. В общем, лицо Гамова мне не понравилось. Я иронически поинтересовался:
— Какое же хорошее применение вы собираетесь найти этим хорошим деньгам, Гамов?
— Сейчас сами увидите.
Подошедший Прищепа доложил, что отряд готов к возвращению с добычей и пленными. Раненые размещены в машинах. Гамов спросил, можно ли задержать отряд на полчаса для митинга. Хоть на час, ответил Павел.
— Тогда соберите всех, кто не несёт охрану пленных. Пусть впереди станут командиры.
Солдаты не шли, а бежали на митинг. Всех тревожило, что мы задерживаемся на шоссе, где можно подвергнуться такому же неожиданному нападению, какое сами устроили на полк Питера Парпа. Один Павел оставался невозмутимым, он знал, что нападения на нас не будет.
Гамов взобрался на зарядный ящик. У ног его лежали раскрытые пакеты с деньгами, двое солдат охраняли их. Гамов заговорил с таким волнением, какого я ещё не знал у него. Я видел его гневным, язвительным, резким, грубым, яростным, всё это были формы волнения. Сейчас он говорил с волнением душевным, не просто с волнением души, душа волнуется по-разному. Он говорил именно так: душевно.
— Солдаты, друзья, братья мои! — говорил он. — Не буду благодарить вас за победу: мы просто выполнили в бою свой воинский долг. И нам досталась огромная добыча — деньги, принадлежащие нашему народу, возвращены народу. Мы с вами тоже часть народа — и передовая, боевая часть. Мы заслужили толику этих денег, кровью своей, риском смерти заранее оплатили их. Я знаю, что действую против всех инструкций, и вы это знаете. Но я решил часть добычи выдать вам за заслуги в бою. И готов нести всю ответственность за такое решение.
В толпе солдат пронёсся и замер гул.
— Поймите меня правильно, — продолжал Гамов. — Хочу вознаградить заслуги в бою, а не растаскивать народное имущество. Поэтому устанавливаю временную оценку за каждый боевой успех. Пусть ваши командиры принимают от меня пачки с деньгами, а потом распределят их между своими солдатами. Слушайте и запоминайте. Убито 65 родеров. За каждого убитого назначаю награду в 200 калонов — итого 13000 калонов. Взято в плен 350 человек. Каждого пленного оценим в тысячу калонов — итого триста пятьдесят тысяч. Принимайте плату за убитых и пленных.
Солдаты вынимали из пакетов пачки денег, Гамов швырял их командирам отделений. Всё это так противоречило воинскому уставу, так нарушало все обычаи войны, что я растерялся. Надо было остановить Гамова, приказать отряду разойтись. Но я чувствовал, что сделай я хоть шаг к защите денег — и уже не удержу дисциплину. Все понимали, что поступком своим Гамов вызовет гнев начальства. Но гул в толпе становился сильней и радостней. Я поглядел на Павла. Прищепа ухмылялся, он поддерживал Гамова. Я стиснул зубы, подавляя негодование.
— Слушайте дальше, — продолжал Гамов. — Нами захвачено двести ручных вибраторов, тридцать импульсаторов — каждый оцениваю в пять тысяч калонов. Получайте один миллион сто пятьдесят тысяч калонов. — Солдаты передали отделённым несколько пакетов денег. — За электроорудие по сто тысяч, всего двести тысяч. Эти деньги — за вибраторы и орудия — только тем, кто их захватывал. Не возражаете? — Новый взрыв одобрительного шума утвердил решение Гамова. — И последнее. Каждому раненому выдаётся две тысячи калонов, а семьям убитых — по десяти тысяч. Теперь строиться и в путь. Плату командиры выдадут на привале.
Солдаты снова не шли, а бежали на места построения. Если раньше их гнал на митинг страх неожиданного нападения, то теперь подстёгивала жажда поскорей добраться до привала и получить свою долю.
