— Семипалов, так? — У него был низкий глуховатый голос. — Очень неприятно с вами познакомиться, генерал. — Он подчеркнул словечко «неприятно», чтобы показать, что сознательно заменил им традиционное «приятно познакомиться». — Вы уже раз обыграли меня, заставив поспешно отступать от собственных границ — я поверил тогда в лживые заверения вашего агента Войтюка. И сейчас ваша игра сильней моей — вы завоеватель моей страны! Каковы ваши следующие шаги? Сейчас будете меня вешать или дозволите немного побыть с дочерью?
В толпе произошла новая перемена. Помост основательно возвышался над мостовой, и грохочущая толпа видела, что Путрамент заговорил со мной. Всем сразу захотелось услышать президента. Переход от неистового рёва и гула был так неожиданен, что внезапно наступившая мёртвая тишина оглушила меня чуть ли не больше, чем прежний грохот голосов. Услышать Путрамента могли только ближние зрители. Но дыхание затаили все.
Гонсалес обычно не захватывал разговора, он довольствовался репликами — страшная должность наделяла значением любое его слово. Но сейчас, обиженный пренебрежением Путрамента, он заговорил первый:
— Президент, если вы настаиваете на немедленной казни…
— Нет! — сказал Пустовойт и рукой отстранил стоящего рядом Гонсалеса, словно тот был опасен уже тем, что выдвинулся вперёд. И жест Пустовойта, и то, что он, всегда смиренно молчащий и только горестно вздыхающий, если что было не по нему, так вдруг заявил о своей роли, заставило меня с Прищепой переглянуться: наш министр Милосердия становился иным, чем мы его всегда знали. — О немедленной казни не может идти и речи. И будет ли вообще казнь, решит суд. Пока же, господин президент, мне велено доставить вас к диктатору для разговора о вашей дальнейшей судьбе.
Пустовойт говорил в микрофон, и его решение разнеслось по всей площади. В ответ толпа вторично впала в неистовство. Снова над морем голов вздыбились валы качающихся рук, снова вопли сотрясли всю площадь. Если раньше нордаги ликовали от того, что их президент добровольно предаёт себя казни, то сейчас они торжествовали, что казни не будет. Воистину нордаги были непостижимы для людей с нормальным мышлением!
Пустовойт обратился к Путраменту, подчёркивая голосом почтительность:
— Соблаговолите, господин президент, пройти в ваш дворец.
— В мой бывший дворец, — возразил Путрамент и, обняв дочь за плечи, проследовал с ней за Пустовойтом. Гонсалес не отставал от них, а мы с Прищепой замыкали шествие.
В зале, где мы недавно старались угадать, что нас ждёт в сцене объявленной казни Луизы, и где за столом президента сидел Николай Пустовойт, произошла новая неожиданность. Пустовойт показал Путраменту на его прежнее кресло:
— Прошу вас сюда.
Путрамент не удержался от насмешки.
— Зачем такая честь человеку, которого собираетесь казнить?
— Ваша дальнейшая судьба будет зависеть от ваших дальнейших действий, — спокойно сказал Пустовойт.
— А также и от действий, которые вы совершили в прошлом, — внёс свою мрачную поправку Гонсалес.
Путрамент снова обратился непосредственно ко мне, он не уставал подчёркивать, что одного меня считает ответственным за трагедию его народа и его самого:
— Вы собираетесь вести переговоры со мной, генерал?
— Нет. Переговоры — или разговоры — у вас будут с нашим диктатором, намерения его мне неизвестны. Пока же я рад, что вашей дочери больше не грозит казнь и что избавлением её от гибели, какая ни будет дальнейшая судьба, вы показали нам, что способны на неожиданное благородство.
— Неожиданное? — иронически переспросил Путрамент. — Какая же неожиданность, если вы трижды в день передавали мне приглашение явиться на выручку дочери. Если бы я раньше узнал об этих передачах по стерео и если бы мои охранники раньше раздобыли лошадей, я сдался бы вашим палачам ещё до того, как они вывели Луизу на помост с виселицей.
— Мы этого не знали, — холодно возразил я. — Но мы хорошо помнили, что вы предали на казнь ваших же генералов, когда сочли, что выручать их будет вам невыгодно. Мы не могли исключить, что собственную жизнь вы сочтёте более важной, чем жизнь дочери. Она ведь не генерал, как те, вами преданные. И она страстно умоляла вас не выручать её. Возможно, хотела украсить своим самопожертвованием ту участь, которую вы ей уже уготовили.
Это был, конечно, жестокий удар. Луиза вскрикнула от возмущения, Путрамент побелел. Он еле выговорил трясущимися губами:
— Что вы ещё скажете, генерал Семипалов?
— Только то, что вы отличный всадник. Это тоже для меня неожиданно.
Я сделал знак Прищепе, мы вместе вышли. Я сказал Павлу, что хочу на аэродром. Он вызвал машину. Толпа на площади ещё не разошлась, но прежней толкотни уже не было. Когда мы подошли к машине, мимо выстроившейся охраны быстро прошла какая-то женщина. Она резко взмахнула рукой, синяя молния сверкнула мне в глаза. Я услышал отчаянный крик Прищепы:
— На помощь! Семипалова убили!
Часть пятая
Чёрт не нашего бога
1
Павел Прищепа ошибался редко, но сейчас ошибся. Я успел отшатнуться, молния лишь опалила одежду. Меня подхватили и посадили в машину. Всё же я потерял сознание, очнулся только в кабине водолёта. Рядом сидел Прищепа.
— Как чувствуешь себя? — в его голосе звучала тревога.
Я постарался, чтобы улыбка получилась достаточно весёлой.
— Надеюсь, лучше моей несостоявшейся убийцы. Сумели её схватить? Где она? И за что этой особе понадобилось меня прикончить?
— Она за нами во второй машине. Она не пыталась скрыться, только расстроилась, что покушение не удалось. Это Анна Курсай.
— Жена Войтюка? Мстила за мужа?
— Она пообещала рассказать при личной встрече, почему так на тебя обозлилась. Будешь с ней разговаривать?
— Вторично напасть на меня она не обещала?
— Этого мы не допустим.
К посадке в Адане я уже двигался без посторонней помощи. Во дворце я пошёл к Гамову — отчитаться о делах в Нордаге. Он слушал без особого интереса. Мне показалось, что он недоволен мной.
— Нет, вы действовали правильно, — ответил он. — У меня две просьбы, Семипалов. Поговорите с Анной Курсай и решите сами, как её наказать. И вторая просьба. В Корине плохо, нужны срочные меры.
— В Корине всё, как мы планировали. Штупа отразил удар их циклонов, поднятая с океана вода добавила сырости в их болота. Не вижу в этом плохого.
— В Корине эпидемия, — хмуро сказал Гамов. — И она особенно поражает детей. Эпидемия может перекинуться на Нордаг, а оттуда к нам… Ваша жена вам доложит.
— Что раньше сделать — выслушать собственную жену или допросить мою убийцу?
— Начните с того, что вам приятней.
