Книга Струна, страница 83. Автор книги Алексей Соколов, Виталий Каплан

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Струна»

Cтраница 83

Мне показалось, будто он заглянул в мою душу. Просто прочел ее, как бумажку, и вся она теперь здесь. Повисла в воздухе звуками его голоса…

— В таких ситуациях модно сравнивать себя с медициной, — говорил тем временем он. — Волки — санитары леса, милиция — санитары каменных джунглей. Такие термины неоспоримы, потому что все знают: лечение это благо. И каждый негодяй, начиная от Гитлера и кончая современными, как их зовут, «крутыми», прячется за ширмы из громких названий. От себя, между прочим, прячется. От своей души.

— Вы хотите сказать, «Струна» переживает то же самое? — не выдержал я.

— В какой-то мере. — согласился Максим Павлович. — Ведь мы и впрямь преследуем медицинскую цель. Мы тоже — социальная медицина. Но стать врачом может не каждый. Для этого нужно долго учиться, практиковаться, защищать диплом и давать клятву Гиппократа. И нужна медицинская школа… Если брать мир болезней человеческих, то видно, что на ее создание ушли тысячелетия…

— А как же Струна? — вновь рискнул я. — Ежегодное восхождение…

— Это не более чем экзамен, — невозмутимо ответил Максим Павлович. — В каждом институте два раза в год случается сессия, но любой связанный с высшим образованием человек знает: она нужна исключительно для поддержания формы. Настоящим специалистом человек становится только на практике. Как вы считаете, Константин, чем должна заниматься «Струна»?

Вопрос так меня огорошил, что я на мгновение растерялся. Несколько секунд глотал теплый хвойный воздух, тупо вслушиваясь в жаркую пустоту уходящего лета. А потом вдруг неожиданно понял, что не просто знаю как следует отвечать, но и хочу так ответить. За этот неполный год, что я присматривался к жизни своих новых коллег, к их взглядам и судьбам, я сделал некоторые выводы. И сейчас мне просто хотелось с кем-нибудь ими поделиться.

— Если говорить о нас как о хирургах общества… — осторожно начал я. — Это, конечно, напыщенно и красиво, вы правы. Но тут можно вспомнить, что хирургия бывает «макро» и «микро». Так вот, мы должны быть в первую очередь микрохирургами. По-моему, в этом основное предназначение «Струны». Вы же сами сказали, Максим Павлович — страдает не столько Общество и История, сколько конкретные люди, а вот о них-то как раз никто и не помнит.

Он повернулся ко мне, и в старческих глазах я прочел нескрываемый интерес. Ему явно пришелся по душе мой ответ…

Тогда на телевидении это был совсем другой человек. Сколько с тех пор прошло? Двадцать лет? Тридцать? Сейчас передо мной сидел старик. А еще лучше к нему подошло бы слово «старец».. Действительно, сколько он прожил и пережил? Сколько застал эпох?

— Мне очень приятно было это услышать, — сказал Максим Павлович. — Вы не поверите, да и не поймете пока… Я просто счастлив, что именно вы сказали мне эти слова..

Я немного смутился. Не знаю отчего, но похвала этого человека показалась мне очень лестной. Не потому что он — Главный Хранитель, вершина могущественной пирамиды. Нет, это была не радость чиновника, замеченного руководством. Просто меня оценил человек, сам заслуживший уважение. Мое уважение.

— Микрохирурги, — сказал Максим Павлович. — Как верно подмечено.

…За домом надрывно, ностальгически звенели струны. Гитарная классика в живом исполнении, и кто-то еще аккомпанировал на скрипке. Похоже, старшие Хранители действительно неплохо владели инструментами. Интересно, много ли среди них профессиональных музыкантов?

Кем они были до того, как пришли сюда?

Я вспомнил Женьку, такого дружелюбного и открытого, так заботливо возившегося с маленьким Севкой. Тайный агент КПН.

Кем была Лена? Молчит, и не станешь ведь домогаться, выспрашивать… Или Сайфер? Я хожу по кругу, задавая одни и те же вопросы — самому себе. Наверное, так и буду кружиться возле недоступной точки… возле Струны, если, конечно, вспомнить лекции по проективной геометрии и взглянуть на нее из бесконечности…

Ветер шумел в кронах сосен. Жара тут не особо чувствовалась — не то что в пропитанной смогом Столице. Хотелось остаться здесь навсегда. Сидеть по вечерам у костра, вести вдумчивые беседы… Все эти люди, там, на поляне, могли быть прекрасными собеседниками.

— Большую часть своей жизни я делал не то и был не там, — тихо, точно себе самому, говорил Максим Павлович. — Детство, за которое мы сражаемся, оно ведь было у каждого из нас. Каждый человек «Струны» когда-то и сам был ребенком…

Гитара за домом смолкла. Похоже, переходила из рук в руки. Скрипичная партия тоже оборвалась. Потом зазвучала какая-то песня. Слов было не разобрать.

— …Я ходил в музыкальную школу на Второй Портовой, учился играть на флейте, но очков у меня не было, и, видимо, это сыграло решающую роль. В дворовой компании я был своим, хотя и заработал кличку Флейтист. Я не обижался, наоборот, подчеркивал эту свою особенность, ведь ею я выделялся.

Мне оставалось молчать и слушать. Было страшно — вдруг он спросит о моем детстве и тогда придется врать, а врать этому человеку я не хотел.

— Они до сих пор называют меня Флейтистом?

— Кто? — не сразу сообразил я.

— Они… — Карпинский неопределенно повел рукой. — Мы создавали «Струну» в Южном. Там еще помнили мое прозвище. Сам не знаю как… оно перебралось сюда. Может быть, просто все повторилось. Это же логично. Играет на флейте — значит Флейтист.

И точно! В памяти всплыли отрывки каких-то былых разговоров. Люди «Струны» упоминали Флейтиста… Почему они не называли его настоящим именем?

— Потом, в консерватории, все как-то устаканилось, — он усмехнулся. — Ну, в студенческой среде так всегда. Там все флейтисты, целый поток. Затем снова, но люди были уже не те… Вы можете решить, Константин, что я просто мечтаю о тех временах, можете даже подумать, что я уверовал, как и все старики, что трава тогда зеленее…

— Наоборот. Вы же не крутите время назад, — поспешил возразить я. — У каждого свое детство, и каждый имеет на него право.

— Спасибо, — кивнул он. — Жаль только, что права у нас соблюдаются очень плохо. Как сказал бы какой-нибудь оратор из нынешних, все они пошли в топку нашего общего судна, благо оно у нас опять в полосе штормов.

В полосе невезения, добавил мысленно я.

— Нет, детство действительно святое время и дети действительно святы. В некотором смысле. Но мы-то с вами не индусы, чтобы преклоняться перед коровами. У нас совсем другой менталитет. Мы и сопли утрем, и подзатыльник отвесим… По-моему, это прекрасно!

Мне захотелось спросить: ощущает ли он себя на месте в «Струне»? Или даже тут, в стенах своего детища, смотрит сам на себя как на гостя. Но я не решился. И не потому, что не отважился навлечь на себя царский гнев — скорее, побоялся обидеть хорошего человека. Быть может, именно на это он и намекал, вспоминая далекое детство в Южном.

— Что-то мы с вами загрустили, Константин, — неожиданно оживился Флейтист. — Знаете, философия в наше время полос невезения очень располагает к депрессии. А, между прочим, сегодня какой-никакой, а праздник. Давайте спустимся вниз, к гостям. Негоже оставлять их надолго.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация