Наказаниями заправляли те двое звероподобных мужиков, что тогда сопровождали Дзыгу в столичную поездку. Агафон и Прокопий. Говорили, что они родные братья и что оба умом не вышли. В это охотно верилось. И уж эти двое точно не заморачивались благородными истинами Учения, не исследовали, как изогнутся их линии, если они изломают об кого-нибудь пару десятков прутьев.
Меня покуда сия участь избегала, хотя я понимал – рано или поздно это случится и со мной. Не подстрахуешься. И что тогда? В бега? Зимой? Да я уже сто раз в уме обсосал планы побега. Непроходняк. Мало того что Прокопий с Агафоном выполняют тут функции сторожей. Их ночной дозор как-то еще можно обмануть. А четырехметровый забор с острыми кольями? В Уголовном Приказе меня, конечно, учили, как препятствия преодолевать, но мы там тренировались на куда более скромных стенках. Ворота заперты, ключ от замка у Дзыги… Хотя все равно это технические мелочи, а главное – всесловенский розыск и зима на носу…
И каждый раз, слушая Алешкины отмазки, я думал: что же представляет собой загадочный князь-боярин Лыбин, чтобы так запугать ребенка? Что он вообще с ним делает?
Самого Лыбина я за этот месяц видел всего лишь раз. Господин прогуливался по усадьбе вместе с почтительным Дзыгой, что-то раздраженно выговаривал управляющему. Оказался он невысоким, но полным. А называя вещи своими именами – жирным боровом. Ходил в шубе из волчьих, как потом кто-то мне сказал, шкур. На голове – меховая шапка. Такая вот посмертная участь нескольких ни в чем не повинных соболей.
Происходило это уже под вечер, невидимое за облаками солнце склонялось к горизонту. Я как раз шел к поленнице за дровами и остановился, наблюдая высочайшую прогулку с достаточного расстояния.
Увы, не все оказались такими наблюдательными. Несколько парнишек из тех, что ухаживали здесь за свиньями, выбрали самую неподходящую минуту, чтобы устроить веселую возню. Ну, понятно, молодые растущие организмы, не все же им вилами навоз грести. И разыгрались они как раз на пути следования князь-боярина. Именно когда мороз-воевода дозором обходил владенья свои.
Такого крика я, наверное, вообще до сих пор не слышал. Даже алкоголик Гена с нашего этажа, периодически гоняющийся за супругой с топором, и то по сравнению с господином Лыбиным издавал жалкий писк. Не то чтобы князь-боярин криком раскалывал стаканы – громкость не сильнее, чем была бы из активных колонок ватт на десять, – но интонация! Злоба, достойная тираннозавра. Или тигра-людоеда.
– Что! За! …В моей! Усадьбе! Да я! Да их! – далее рык его перешел в какой-то орлиный клекот, тот завершился довольно смешным бульканьем, а в конце вновь раздалось зычное: – Где раки! Зимуют!
В этот же вечер, по словам язвительной бабы Кати, сорванцам на конюшне доходчиво растолковали, где же конкретно зимуют раки. «По сорока розог каждому!» – торжествующе рассказывала она, будто одержав славную победу. Потом уже кто-то сболтнул, что один из тех «свинских мальчиков» еще весной обозвал бабы-Катину стряпню дерьмом коровьим – о чем старшей поварихе немедленно доложили прихлебатели. Пигбой, кстати, был не прав. Нрав у бабы стервозный, но готовит она весьма прилично.
Однако в тот вечер мне стало ослепительно ясно: князь-боярин Авдей Ермократович – псих. Самый натуральный. Шизофреник там или параноик… Интересно, эта цивилизация уже додумалась до создания сумасшедших домов?
Ясно было, однако, что никто ни в какой сумасшедший дом Лыбина не отправит. Он здесь, в усадьбе, полновластный хозяин, может с кем угодно сделать что хочет, и ему за то ничего не будет. Закона он никаким зверством не нарушит. Просто здешними законами зверство вообще не предусмотрено.
Помнится, я как-то в счастливые прежние времена спросил Александра Филипповича:
– А что же, получается, тут у вас холопа и убить можно? Закон дозволяет?
Боярин улыбнулся.
– Понимаешь, Андрюша, есть закон, а есть жизнь. И в жизни таких случаев за последние двести лет в Словенском княжестве не наблюдалось. Да, законы наши старые, их еще князь Путята в оборот ввел, но в целом-то они работают. Просто всех случаев не предусмотришь… Что с того, что нет закона, запрещающего казнить раба? Этого же никто делать не станет, линию себе на сто шаров портить…
– Но он ведь может это сделать, да? – мне хотелось лишний раз уличить боярина в идиотизме здешних правил. – Возможность такая ведь есть?
– У тебя тоже есть возможность пойти и прыгнуть в колодец головой вниз. Вот он, колодец, во дворе. Но ты же не будешь этого делать, хотя сил хватило бы? Так же и в области законов о господах и холопах.
– А если господин сойдет с ума? – не сдавался я.
– А если тебе на голову прямо сейчас упадет небесный камень? – прищурился Александр Филиппович. – Вероятность примерно такая же. А ради крошечной вероятности не стоит менять работающий закон.
– Ну а все-таки? Что дальше с таким безумным господином будет?
– Ну… – задумался боярин. – Я таких случаев не припомню.
– А двести лет назад?
– Там иное, – отмахнулся он. – Мятеж был, холоп боярина Ртищева Митрий взбаламутил челядь, дом боярский они пожгли, над боярыней надругались. А Ртищев, он же воевода, он тогда на Итиле был, польское вторжение отражал.
– Какое-какое вторжение? – заинтересовался я.
– Польское. Ну, то есть из дикого поля степняки налетели, окрестные словенские села пожгли… Тогда они еще доходили до наших земель… Словом, когда Ртищев домой вернулся и узнал обо всем, то сам, в Уголовный Приказ не обращаясь, только с верными холопами Митрия изловил. Ну и… прямо на дворе саблей порубил. Линию, конечно, тем себе изрядно покривил… но закона, однако же, не нарушил. Просто с тех пор все его сторониться стали… опасный человек, с ним линиями сцепляться нельзя, мало ли куда его может повести…
Такая вот летом у нас беседа состоялась. Сухой остаток, как говорил на первом курсе наш лектор по культурологии, заключается в том, что, каким бы психом Лыбин ни был, княжеского суда ему бояться нечего. В худшем случае соседи перестанут звать в гости. Хоть он всю дворню перевешай…
Мне в жизни нечасто приходилось сталкиваться с настоящими психами. Честно говоря, вообще ни разу не приходилось. Ну, не считать же старушку, живущую над нами, которая в глубоком маразме могла уйти из дома, пустив воду и открыв газ. И Димона Костенко из параллельного класса, кидавшегося с остервенением на всех, кто на него косо посмотрит, тоже исключаем. На военкоматовской медкомиссии толстенький бородатый психиатр со смешной фамилией Оглобля признал Димона абсолютно здоровым и годным защищать Родину.
Зато историй про них я наслушался изрядно. Тем более что и семью нашу зацепило – папина сестра тетя Маша пять лет была замужем за параноиком. Я, правда, своего безумного дядюшку ни разу не видел – они жили в Челябинске. Но разговоров…
Теперь вот увидел – настоящего. Пусть я не спец, но, по-моему, все тут очевидно. Дурка по князю-боярину плачет.
