Постучаться в первый попавшийся дом, попроситься на постой? Еще более подозрительно. Тут это не принято, странников-бродяг почти и нет… разве что самогрызы… но самогрыза вряд ли кто пустит. А даже если и пустят… потом в округе разговоры пойдут. Здесь ничего тайного нет, люди связаны… не мифическими линиями, а вполне реальными языками… Где-то я читал про садюг-матросов, которые ловили на своих парусниках крыс и потехи ради связывали их хвостами. Вот ведь и люди примерно так же… не хвостами, так языками. Тут рулит ее величество сплетня… а у Уголовного Приказа осведомители всюду имеются, это мне словоохотливый Корсава в свое время со вкусом растолковал.
И все равно – это только на ближайшую перспективу… как ночь провести. А главный вопрос так и скалится ухмылкой-щелью. Что делать? Каков план? Искать лазняков – это, как выразился бы мой папа, слишком глобальная постановка вопроса. Надо ж хоть примерно представлять, где их искать, у кого о них спрашивать. Ну, может, податься к опальному Волкову, в его деревеньку… в глуши под Костромой. Интересно, сколько времени займет поиск этой деревеньки… надо полагать, под Костромой их что грязи. Потом, до Костромы еще добраться надо… Сколько же это километров – от Твери до Костромы? Увы, я не силен в географии. Ну, ясное дело, ближе, чем до Владивостока… но от этого не легче.
Ну и, допустим, заявлюсь я к Александру Филипповичу – мол, принимайте дорогого гостя… я тут случайно пробегал, заглянул на чаек… в смысле, на сбитенек… а вообще-то я вашего классового собрата замочил и в розыске… А ведь повяжет меня старина Филиппыч. Может, без особого удовольствия, исключительно по чувству гражданского долга… ну, и по благородным истинам, конечно. Надо же линию блюсти…
А если и не повяжет… С чего я взял, что он выложит мне все про лазняков, даст пароли и явки, снабдит рекомендательными письмами? Может, он вообще знает о них немногим больше десятника Корсавы? Может, он совсем другим направлением ведал? Может, его профиль – это разбойники-оторвы… вроде меня?
Да и потом… Ну, положим, найду я лазняков. Случится чудо – и найду. С какой такой радости им возвращать меня обратно? Люди конкретные, деловые, рискуют исключительно ради сверхприбылей. В чем тут будет их интерес? Что я могу им предложить? Полторы гривны и одежду, что на мне?
Мрачные мысли сгущались в голове, а на улице между тем сгущался мрак. Вот уже и свет-факелы зажглись реденькой цепочкой… да и то лишь на центральных улицах, где обитает почтенная, состоятельная публика. Ну и толку мне там светиться? Больше шансов обратить на себя внимание.
И я двинулся прочь от света, в плебейские кварталы. Шел, не разбирая дороги, да и откуда мне было ее, дорогу, знать? Все улицы для меня одинаково чужие, а ветер – он всюду холодный.
…Нельзя слишком глубоко нырять в свои мысли – рискуешь выпасть из реальности, что со мной и случилось. А возвращение вышло весьма паскудным.
Двое, неслышно выступившие из темноты, схватили меня за локти, завернули руки за спину. Стояли они сбоку, так что лягаться было бесполезно. Сзади тоже кто-то дышал в затылок… ощутимо тянуло жареным луком.
А еще двое стояли прямо передо мной – почти не различимые в плотных сумерках.
Ну вот, енот допрыгался. Здрасте, приказные сыскуны, коллеги мои бывшие. Как ни странно, мне даже легче стало. Наконец-то кончилась тягостная неопределенность – что делать, куда идти… Уже не надо строить несбыточные планы, бродить по темным улицам, как призрак коммунизма. Ничего более не придется решать – все решат за меня. Хотя, наверное, и не самым приятным способом.
Невидимые пальцы сунулись в карманы штанов, ловко вывернули их.
– Слышь, Гриня, там нету! – озабоченно сообщили какому-то Грине.
– Плохо ищешь, Валуй, – хмыкнул один из стоявших впереди. Вот, значит, какой ты, солдат невидимого фронта Гриня. – В полушубок лазить надо, там изнутря карманы. Две гривны должно быть, точно. Толстый врать не станет…
Деликатное шевеление, пятисекундный сеанс щекотки – и я почувствовал, что стал на две гривны легче. Вернее, на гривну и увесистую горсть меди.
– О, с добычей! – голос явно повеселел. – Тут много!
– И шмотье сгодится, – пробасил кто-то сзади. – Сапоги добрые, шапка опять же.
Только тут до меня дошло, что это – бойцы второго невидимого фронта, перпендикулярного первому. Значит, крысиный поруб отменяется. Вместо этого будет… что? Бритвой по горлу и в колодец?
Я нередко слышал фразу, что всякая трагедия потом повторяется как фарс. Летом, когда меня лупили так и не пойманные впоследствии гопники с художественным уклоном, это кончилось сломанным ребром. Какой фарс предстоит сейчас?
– Гринь, а с этим че делать? – спросили сзади.
– А сам не дотумкал? – тут же вылез со своим мнением тот, кто облегчил меня на деньги. – Тряпку в зубы и поленом по башке. К утру очухается… коли не померзнет.
– Не, Валуй, не покатит, – произнес тот, что выкрутил мне левую руку. – Нельзя так. И Буня же велел, чтоб мы безо всякого зверолюдства…
Зверолюдство… Какое емкое словцо. И голос смутно знаком… напрячь бы извилины… прояснить бы эту муть…
– Ну, здравствуй, Толик, – повернув голову, сказал я. – Вижу, что линия тебя не подвела. Хорошо вписался!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Беглый ворон
1
– Ну, еще по сбитеньку? – предложил Буня, оторвавшись от шахматной доски.
– Куда уж больше? Не влезет, – я все-таки решился двинуть ладью. Особой уверенности не было, план мой строился на довольно зыбких основаниях, но уж лучше плохой план, чем никакого, – эту мысль в меня папа вдалбливал с семи лет. Ох и орал же он, когда я шумно радовался съеденной вражеской фигуре – все равно какой, или ревел над своею съеденной пешкой. Кипятился, лез в бутылку, брызгал слюной и, подобно своему тезке Македонскому, ломал стулья – но все же чему-то меня выучил.
Здесь, однако, пришлось переучиваться. Шахматы этого мира во многом походили на наши, но правила все-таки сильно отличались. Слон ходит только на три клетки, ферзь – вообще на одну, никакой рокировки не предусмотрено, зато ладья может прыгать через вражеские фигуры, а еще можно есть свои – но не более трех раз за партию. И доска – девять на девять, потому что двое ферзей. Вдобавок название иное. Не шахматы, а шантаранга.
Буня говорил, что игра эта не то чтобы запрещена, но не одобряется учеными. Дескать, человек, привыкнув самостоятельно рассчитывать ход партии, вообразит, что с такой же легкостью может разобраться и со своей линией, а значит, никакие полисофосы ему не нужны. Прямой удар по ученому карману, усмехался он в густую, изрядно поседевшую бороду.
Вот и сейчас, увидев мой маневр, он точно так же хихикнул – и тут же надолго задумался, запустив пятерню в мощную шевелюру, более смахивающую на львиную гриву. Интересно, а у львов она седеет?
