События выстраивались последовательной чередой, не было между ними ни малейшего зазора, куда могли бы незаметно утечь целые сутки.
Нет, со мной совершенно все в порядке, это Санек что-то напутал — с перепоя или от внезапного счастья. Однако происходящее нравилось мне все меньше и меньше. Я снова набрала номер Серафима, и при первых звуках любезного женского голоса раскатисто произнесла:
— Аррната иверра, громаххе симма тассе!
Ярослав-Богдан немедленно выглянул в гостиную:
— Ты там поосторожнее с магическими заклинаниями!
— Будь спокоен, это не заклинания. Это ругательства.
— Тогда можешь продолжать.
С кухни доносился оживленный спор. Санек с ходу включился в тему и давал достойный отпор Ярославу-Богдану. Тема была животрепещущая — проблема реализма в искусстве. Обсуждали какую-то книжку.
— Бароны-драконы! — ярился Ярослав-Богдан. — Минимальная связь с реальной жизнью! Типичный пример эскапизма! Автору недалеко до тех ряженых придурков с ведрами на головах, которые боятся жизни и, здоровые мужики, бегают по лесам, машут палками и называют друг друга непроизносимыми словами!
— Смотря что считать реальной жизнью, — заметил Санек. — По каким признакам ты определяешь, что реально, а что нет?
Ярослав-Богдан начал было отвечать, но вопрос Санька оказался не требующей ответа преамбулой к следующему высказыванию:
— Мир вообще многомерен и включает в себя бесконечное число реальностей, — вещал Санек. — Точнее, реальность одна, но видим мы в каждый момент только ее один план, ну слой или составляющую. Поэтому нет никакой разницы между глюками, ряжеными и воображением… На каком-то плане все реально — одно не меньше другого. Есть давний спор, является мир детерминированным или нет, то есть существуют ли причинно-следственные связи… Я думаю, существуют. Только они сложные и многосоставные. Все связано со всем, и все зависит от всего. Если в одном месте что-то изменить, изменится и весь мир.
— Впрочем, верно и обратное. — Задумчивый голос явно принадлежал Огненноволосой.
Я почти видела, как она произнесла это, не отрываясь от чтения моих заметок. Это была единственная ее реплика.
Что касается Санька, подобные рассуждения были для него абсолютно нехарактерны. Я поначалу подумала, что он просто хочет позлить Ярослава-Богдана. Но говорил он совершенно искренне, оставалось только недоумевать, как он мог проникнуться чуждыми ему идеями за столь короткий срок.
Ярослав-Богдан, уязвленный тем, что пассажи Санька отодвигают его на второй план, ударился в многословную экзистенцию, и с кухни вышли заскучавшие казахи. Традиционные вопросы вроде: «А что ты здесь сидишь одна?» — вылились в неожиданно интересный разговор, в ходе которого Нурлан и Олан рассказали мне историю своих странствий. Полгода назад они выехали автостопом из Алма-Аты, направляясь в неопределенно-западном направлении без всякой, впрочем, цели. Документов у Нурлана не было вообще — он считал себя провозвестником новой эпохи, когда государство перестанет наконец шпионить за людьми, и заявлял, что, если каждый из нас в порядке саботажа откажется от документов, такая эпоха наступит гораздо быстрее. У Олана, сурового монгольского воина, документы наличествовали, и он составлял приятный контраст вдохновенно-безбашенному Нурлану. Длинная череда эпизодов автостопа, ночевок, случайных заработков и неожиданных встреч пронеслась перед моими глазами, вызвав неясную тоску оседлого человека по бродячей жизни, вольному ветру и отсутствию обязательств.
А что, разве у тебя перед кем-то есть обязательства? — спросила я себя. Разве есть близкие, испытывающие насущную потребность в твоем присутствии? Что мешает тебе, выбросив документы, отбыть в неопределенном направлении без всякой цели? Ах, страшно?
Я усмехнулась своим мыслям.
Показалась Огненноволосая. За ней с блеском в глазах шел Санек и выразительными гримасами давал мне понять, что дела мои налаживаются.
Наконец-то я рассмотрела ее как следует. Она была гораздо старше, чем хотела казаться, на девичьей нахальной физиономии то и дело мелькало чужое взрослое выражение. Воздух вокруг нее был пропитан острым запахом духов — так пахнет опасность, когда солнце в зените.
— Итак, — сказала Огненноволосая, легким движением ладони заставив Нурлана покинуть кресло и усевшись на его место, — я приятно удивлена. Действительно. То, что вырисовывается у вас здесь, — она подняла в руке книжечку, — весьма своеобразно.
Я неловко кивнула.
— Ваше своеобразие — в незнании. Вы не знаете жизни — это раз. Вы не знаете законов жанра — это два.
— То есть?
Она повела речь об общепринятых канонах, которыми я пренебрегаю, мало того — переворачиваю с ног на голову, что заинтересовало ее больше всего.
— Что касается другой вашей особенности — незнания жизни, — вас может выручить ваш друг. — Она посмотрела на Санька, он просиял в ответ. — Не стесняйтесь обращаться к нему за помощью, у него вы многое сможете почерпнуть. Когда рукопись будет готова, позвоните мне, договорились?
Ярилла одобрительно и радостно подмигивал мне, чуть ли не всем телом.
— Есть у кого-нибудь листочек бумаги? — царственно повела очами Огненноволосая. — Из этой книжки вырывать нельзя.
— Сейчас, — сказал Олан, порылся в кармане, извлек плоский полиэтиленовый пакет с молотым растительным содержимым. — Нет, это не то…
В нагрудном кармане оказался такой же пакет, и только в заднем кармане джинсов обнаружился истрепанный блокнот. Огненноволосая наблюдала за манипуляциями с ласковой снисходительностью.
На почерневшем с краев листке она вывела несколько номеров телефонов и, передавая мне, очаровательно улыбнулась.
Я улыбнулась в ответ.
Появился Ярослав-Богдан, тотчас же назвавший меня новой душой компании, а затем Дарья, которой завтра нужно было рано вставать на работу, и воздвигся в дверях Великан Крысобой. Гости и хозяева начали выяснять, кто, где и с кем ляжет, отпуская соответствующие шутки.
— Мы пойдем, пожалуй, — гибко поднялась Огненноволосая.
Они с Яриллой уже надевали обувь в прихожей, когда я поняла, что чего-то не хватает для завершенности ситуации. Чуть не опрокинув кресло, я выскочила к ним.
— Ирка, ты чего? — поднял голову коленопреклоненный Ярилла, шнуровавший ботинок Огненноволосой.
— Книжку, — севшим голосом потребовала я.
— Какую?
Я ожидала от нее подобного вопроса, но никак не думала, что он будет задан с таким искренним недоумением.
— Книжку мне!
Воздух между нами натянулся и зазвенел.
— Ах, книжку, — с тихим смехом она поднесла пальцы ко лбу. — Вечная рассеянность…
Книжка была уже аккуратно уложена в рюкзачок. Она извлекла ее и протянула мне, повторив свою очаровательную улыбку.
