Часть первая
О путешествии вообще
Почему бы не остаться дома?
Одни покидают свой дом, отправляясь по делам, другие — желая поправить здоровье. Однако отнюдь не деловые и не больные люди заполняют роскошные отели и набивают деньгами карманы их владельцев. Это делают те, кто путешествует, как говорится, «ради удовольствия». То, что Эпикур, никогда никуда не выезжавший — разве что когда его выслали, — искал в своем саду, наши туристы ищут за границей. Но разве они находят там свое счастье? Люди, которые часто отправляются в путь, волей-неволей задают себе этот вопрос и вынуждены отвечать на него отрицательно. Ведь туристы в большинстве своем с виду очень мрачное племя. Даже на похоронах я видел куда более светлые лица, чем на площади Святого Марка. Многие по-настоящему счастливы, лишь когда встречают своих сограждан и ненадолго представляют себе, будто они дома. Вот и возникает вопрос: что погнало их за границу?
В сущности, совсем немногие путешественники на самом деле любят путешествовать. Если они решаются на неудобства и расходы, связанные с путешествием, то не столько из любопытства, ради забавы или из желания увидеть нечто прекрасное и необычное, сколько из своего рода снобизма. Люди путешествуют по той же причине, по какой коллекционируют произведения искусства: потому что так поступают лучшие. С точки зрения общественного сознания, человеку необходимо посетить определенные точки земного шара: съездив туда, он ощущает свое преимущество перед теми, кто там не бывал. Более того, путешественнику, когда он возвращается домой, легче найти тему для беседы, ведь их не так уж много, и не стоит упускать возможность добавить к своему багажу еще одну-две.
Со временем для оправдания этого снобизма было придумано несколько мифологических серий. Места, куда, как считается, необходимо съездить, для тех, кто в них не бывал, со временем обретают романтический ореол, подобно сказочным Вавилонам и Багдадам. Путешественники же лично заинтересованы в поддержании и распространении существующих мифов. Ведь если Париж и Монте-Карло действительно так хороши, как думают в Брэдфорде или Милуоки, в Томске или Бергене, то и заслуги посетивших их путешественников многократно увеличиваются, отчего путешественники возвышаются над теми, кто не покидал родные места. По указанной причине (а еще потому, что это выгодно для владельцев отелей и пароходных компаний) небылицы эти всячески поддерживаются.
Немного найдется столь же трогательных зрелищ, как начинающие путешественники, взращенные на мифах и отчаянно старающиеся сопоставить их с реальностью. Влекомые этими мифами и, подсознательно, своим снобизмом, они уехали из дома; они не в силах признаться в том, что разочарованы, ибо это значило бы признаться в собственной глупости (нечего было верить в сказки) и умалить значение своего паломничества. Из сотен тысяч англосаксов, которые посещают ночные клубы и дансинги в Париже, несомненно, найдется немало тех, кто искренне любит подобное времяпрепровождение. Но есть и немало таких, которым это не нравится. Втайне, невидимо для других, они скучают и даже возмущаются. Однако их вырастили на вере в мифический «веселый Париж», где все волнует до самозабвения и где единственно возможно познать то, что называется Жизнью. Поэтому, приехав в Париж, они добросовестно веселятся. Вечер за вечером дансинги и бордели наполняются молодыми серьезными почитателями Эмерсона и Мэтью Арнольда, искренне жаждущими познать мир, не прилагая особенных усилий и прибегнув к помощи туманящих голову путеводителей Хайдсьека и Рёдерера.
Еще более отважными и целеустремленными кажутся путешественницы; ведь у них, как правило (если только они не слишком «современны»), нет в помощниках Рёдерера, чтобы оценить парижское веселье. В моей жизни не было зрелища печальнее, чем зал в boite
[1]
на Монмартре как-то осенью, в пять часов утра. За угловым столиком в полном одиночестве сидели три юные американки, решившие увидеть мир собственными глазами. Перед ними стояли обязательные бутылки шампанского, однако они явно предпочитали — возможно, из принципа — пить лимонад. Монотонно играл джаз-банд; усталый барабанщик почти лежал на своих барабанах, а саксофонист зевал в саксофон. Посетители, пошатываясь, расходились парами, группами. А девицы продолжали сидеть мрачные, упрямые, несмотря на усталость, несмотря на явную скуку, написанную на их хорошеньких простодушных личиках. Они все еще сидели, когда я уходил на рассвете. Интересно, что они расскажут дома! И как же им станут завидовать подруги, не бывавшие в Париже. «Париж просто чудо…»
Парижанам же миф об их городе приносит несколько сотен миллиардов чистой прибыли. Поэтому они не возражают: бизнес есть бизнес. Но если бы у меня был на Монмартре танцевальный салон, я бы непременно приказал официантам поубедительнее изображать веселье. «Господа, — сказал бы я им, — вы должны сделать вид, будто верите в сказку, которая нас кормит. Улыбайтесь, радуйтесь жизни. Хватит выказывать раздражение, не унижайте клиентов, оставьте свою циничную жадность. Настанет день, и нашим посетителям хватит ума обратить на это внимание. Что мы тогда будем делать?»
Однако не только Париж и Монте-Карло притягивают к себе паломников. Еще есть Рим и Флоренция. Там хватает картинных галерей, церквей и руин, так же как магазинов и казино. А ведь снобизм декларирует любовь к Искусству — или, чтобы быть точнее, он требует непременного посещения тех мест, где процветало Искусство. Впрочем, он так же деспотичен, требуя посетить те места, где можно наблюдать Жизнь.
Все мы более или менее интересуемся Жизнью — даже в том ее не очень привлекательном виде, какой можно найти на Монмартре. Ну а вкус к Искусству — во всяком случае, к тому искусству, что представлено в галереях и соборах, — никоим образом не универсален. Поэтому участь несчастных туристов, которые из снобизма едут в Рим или Флоренцию, еще ужаснее участи тех, кто по похожим причинам отправляется в Париж и Монте-Карло. Туристы «посещают» соборы, надевая маску обязательного интереса к Искусству, но какая же апатия, какая усталость в их глазах! И оттого эта усталость еще сильней, оттого она еще мучительнее, что причина ее — в необходимости симулировать живую заинтересованность, даже выражать фальшивый восторг при виде объектов, описанных в бедекере
[2]
. Но все же в конце концов наступают моменты, когда не остается сил терпеть. Филистерство больше не платит дань общеизвестным шедеврам. Озлобленный и взбунтовавшийся турист богом клянется, что не заглянет ни в один собор, и проводит время в комнате отдыха отеля за чтением континентальной «Дэйли мэйл».
Помнится, один такой мятеж мне пришлось наблюдать в Венеции. Представители компании моторных катеров объявили дневную экскурсию на остров Торчелло. Мы заранее заказали билеты и в компании еще семи-восьми туристов в назначенное время отправились в путь. Романтический в своем уединении, остров раскинулся посреди лагуны. Мы причалили к разрушающейся пристани. Примерно в четверти мили, за полем, стояла церковь. В ней можно было увидеть едва ли не самую красивую в Италии мозаику. Мы вышли на берег — все, кроме одной разумной американской четы, которая, узнав, что предстоит осмотр еще одной церкви, решила спокойно посидеть в катере до нашего возвращения. Мне очень понравились их твердость и честность. Правда, с другой стороны, мне было жаль, что они проделали такой путь и потратили деньги всего лишь ради удовольствия посидеть в катере, привязанном к гниющей пристани. А ведь к тому времени они успели побывать только в Венеции. Их путешествие по Италии едва началось. Прежде чем, достигнув благословенного Неаполя, они получили бы возможность отправиться домой через Атлантику, их еще ждали Падуя, Феррара, Равенна, Болонья, Флоренция, Сиена, Перуджа, Ассизи и Рим с их бесчисленными храмами и картинами. Несчастные рабы, думал я, да еще у такого сурового хозяина!
