– Нужна ли такая реклама?
– А как же. Люди должны обращаться к тебе за помощью, как к иконе. Человек искусства не может быть замешан в шантаже, вот почему так важна твоя роль в киносъемке. Ты же вне всяких подозрений.
– Хорошая мысль. Пара хороших отзывов о выставке в глянцевых журналах тоже не помешает. Сколько все это будет стоить?
– Не имеет значения.
– Только бы устоять на ветру. У тебя есть видеомагнитофон?
– Конечно. Вот, перед тобой. – Он указал на плазменную панель на стене и стойку с аппаратурой.
Лилия дала ему кассету.
– Поставь. Ретро. Нашла случайно, но забыла, что здесь. От тебя секретов нет. Ты ведь все видел?
– Чего не видел, то знал. Мы шли в тугой упряжке, и я очень сожалел, когда ты всех бросила и уехала.
– Будем наверстывать упущенное.
Пленка в аппарате закрутилась, и Лиля увидела знакомую уже сцену. Мужчина ей был не знаком, но его партнершу она узнала. Ею была Олеся, совсем еще ребенок с худенькими плечиками, в черных чулках на поясе, размалевана как кукла, и начинала она свое действо с танца на кровати, переступая ногами жирное тело лежащего сорокалетнего борова.
– Кошмар! – вырвалось у Лилии.
– Я был против, – тихо сказал Огородников. – Ты сама ее втянула в эту клоаку.
– Не узнаю, кто он?
– Наш мэр. Он до сих пор трясется, услышав твое имя. Олеся здесь несовершеннолетняя, и за такие выходки не только из политики вылететь можно, но и загреметь на долгие годы в зону. Конец карьере.
– Он до сих пор правит городом?
– Третий раз переизбирается. И все благодаря твоему молчанию. Ты его обвинила в изнасиловании своей пятнадцатилетней дочери, но денег с него не взяла и кассету не отдала.
– Он ее насилует…
– Пленка длинная, хватит и эпизода. А есть такие, где Олеся кричит. Этот идиот думал от страсти, а со стороны ясно видно – идет грубое насилие. Твоя дочь ни одного мэра к стенке прижала своими спектаклями. Роже Лотнер тоже побывал в ее объятиях. Тот самый француз, что купил у тебя картины и перепродал их в Англии.
– Хуже кошмарного сна.
– Что с тобой, Ксюша? Ты словно с неба свалилась. У тебя с головой все в порядке?
– За пять лет многое изменилось. Я жила другой жизнью. Нет, я рада возвращению, но к некоторым вещам приходится привыкать заново.
– Пора бы акклиматизироваться. Тебя ждут новые испытания, где кроме твоей гибкости потребуется твердость и даже жестокость. Пора расхлябанную публику ставить на место. Никто лучше тебя этого не сделает. Идея с выставкой мне очень понравилась. Королевский жест. А потом начнем репрессии. У меня уже составлен план, обозначены все действующие лица.
– Выключи эту гадость и налей мне водки. Что-то меня знобит. Не простудиться бы.
– Как прикажешь.
В сумочке Лилии зазвонил сотовый телефон. Она ответила.
– Здравствуй, мамуля. Твоя ненаглядная дочка звонит. В пять часов жду тебя у нотариуса. В противном случае никакой выставки не будет.
– Где это?
– Торговый ряд, дом восемь. Документы все подготовлены, пошлина уплачена. Наш адвокат тоже придет. Формальности. Тебе придется подписать несколько бумажек. Сумеешь?
– Да. Натренировалась.
– Вот и ладушки. Жду.
Лилия забрала кассету, выпила налитую ей водку и сказала:
– К работе с камерой я готова. Созвонимся вечером. Возьмешь на себя организацию выставки?
– Нет проблем.
– Картины готовы к показу. Проводи меня.
Первым делом Лилия поехала в съемную квартиру Яши Петракова. До своей безвременной кончины он успел передать ей ключ и назвать адрес. Все оставшиеся кассеты были у него. Придется найти для них более надежное место.
Временный приют покойничка Лилия нашла быстро. Свою машину оставила за квартал от дома. Как она проникла в квартиру, никто не видел. Скудная мебель, распакованный чемодан на кровати, пара костюмов в платяном шкафу, несколько сорочек, в коридоре грязные ботинки.
Где он мог измазать их в глине? Лилия осмотрела обувь. Вляпался, так вляпался. К глине прилипли желтые травинки. В такой обуви в лес по осенней распутице не ходят. И что ему там делать?
Кассеты, каталог и газеты, целехонькие, лежали в тумбочке. Лиля побросала их в целлофановый пакет. На всякий случай обшарила карманы пиджаков и брюк. Небезуспешно. Она нашла записку, написанную корявым почерком: «Я знаю, где лежит то, что ты ищешь! Встретимся на нашем месте в два часа, на тех же условиях». Лиля повертела бумажку. Кто, когда и о чем писал, оставалось тайной. Но почему записка и кто ему ее передал? У Якова был мобильный телефон, все то же самое можно сказать, набрав номер, и не мудрить с посланиями. Записку, написанную тем же почерком, она нашла в сумке Регины. Этот «писатель» слишком много знал. Какую он преследует цель – не ясно, но его не причислишь к друзьям.
– Горе-сыщик! Попался на удочку, – проворчала Лиля, порвала записку и тут же пожалела об этом – это же улика, кто-то сможет опознать почерк. Она убрала клочки в сумочку.
Гибель Петракова ее очень беспокоила. До чего он мог докопаться, если решили его убить. Мало того, убийцы подбросили труп Якова в багажник ее машины. В чем же их расчет, где они это сделали? Сколько времени она катала покойника по городу? А если бы гаишники проверили ее машину, а не отпустили, как это случилось по дороге к старухе? Она кому-то мешает. Не дочери, во всяком случае. Из тех, с кем она встречалась, каждый заинтересован в продолжении отношений. Она ни у кого ничего не просит, ей никто не нужен. Это она им нужна. Без Петракова будет трудно разобраться в местных интригах. В городе свой, специфический, климат – на небе солнце, а живешь как в густом тумане.
Лилия заперла квартиру и ушла.
Следствие
Вертолет опустился на высокогорном плато рядом со стоящими машинами. Трое мужчин в штатском направились к черной «Волге».
Вербицкий спросил шофера:
– Нас никто не встречает?
– Шеф в своем «Фольксвагене». Позади. Можете ехать с ним.
Стараясь перекричать взлетающую машину, Вербицкий надрывал связки.
– Вы езжайте на «Волге», а я следом.
Его коллеги сели в «Волгу».
– Теплый прием, ничего не скажешь, – сказал Вербицкий, садясь в «Фольксваген».
– А зачем выходить, если ничего не слышно, – усмехнулся человек с остреньким пронизывающим взглядом. – Подполковник Петраков, начальник уголовного розыска местного управления.
– А ты не так прост Петраков.
– У нас простенькие не работают. Город специфический.
– Слыхал. Мировые сделки совершаются здесь?
