Крупный самец, покрывший Джин Дайкс у ограды, где-то задержался, но как раз в этот миг появился в дверях, четверенькая со всей возможной помпой, столь характерной для провинциальных профессионалов. Его походка показалась Саймону знакомой — и он тут же узнал в самце Энтони Бома, своего старинного лечащего врача и союзника. Так вот кого, значит, Джин взяла на борт, вместе с механиком Дереком и тощим безбородым самцом с темно-коричневыми бакенбардами.
— «ХуууууГрааа», — провокализировал Бом, быстро подбежал к Саймону, низко поклонился и показал: — Саймон, как я рад видеть твою задницу, пожалуйста, поцелуй мою «хууууу».
Саймон сразу же исполнил просьбу оксфордширского терапевта.
Буснер подполз и расцепил обоих, показывая:
— Доктор Бом, не будете ли вы так добры покамест присоединиться к обедающим, у нас на первый обед отличный свежий дуриан «чапп-чапп». Когда же я закончу жестикулировать с Джин и Саймоном, то буду весьма признателен, если вы забредете ко мне в кабинет и помахаете со мной лапами, так показать, в интимной обстановке — если вы, конечно, не против «Хууууу»?
Энтони Бом очень низко поклонился Буснеру и отзначил:
— Разумеется, я ваш гость, доктор Буснер, ваша великолепная задница облаком, сизым облаком проплывает надо мной, я счастлив, что ваше божественное вожачество распространяется и на меня. Буду с нетерпением ждать минуты, когда «ггррнн» смогу запустить вам в шерсть свои пальцы.
К ним подполз Колин Уикс и начал чистить Бома, Буснер занялся тем же. Двое самцов еще немного потешили самолюбие провинциала, а со временем все шимпанзе разбрелись по назначенным комнатам.
Усевшись возле массивного дубового письменного стола в кабинете Буснера — Саймон и Джин свернулись клубочком в кресле, Буснер взгромоздился на пачку промокательной бумаги, — трое шимпанзе не мешкая приступили к делу.
— «Хууууу» миссис Дайкс… — начал было именитый психиатр.
— Пожалуйста, — прервала его Джин, — обозначайте меня Джин, доктор Буснер. Я признаю ваше временное — подчеркиваю, временное — превосходство в иерархии, и хотя изначально я не думала, что ваше «уч-уч» участие принесет моему бедному невежественному грешнику-экс-вожаку какую-либо пользу, то теперь вижу, по выражению смирения на его морде, что вы сумели схватить его за шкирку, оттащить прочь от бездны порока и в известной мере вернуть на путь истинный «хуууу».
Буснер слегка опешил от такой напыщенной демонстрации твердости в вере, но и Саймон, и Джейн Боуэн неоднократно предостерегали его в отношении бронебойной набожности Джин Дайкс, так что именитый психиатр пропустил жесты мимо глаз и просто щелкнул пальцами:
— Что вы, не стоит, миссис Дайкс.
Саймон, не сложивший ни единого жеста с того момента, как детенышский смерч унесся в детенышскую, беззначно и нежно чистил Джин в паху, что и объясняло выражение смирения на его морде. Не считая детенышей, тело Джин было ему ближе всех, он знал его как свои двадцать пальцев. Шерсть, изгибы фигуры, надбровные дуги, даже особые пятна на ее длинных сосках — все это напоминало о прошлом, о групповой жизни в Браун-Хаусе.
Теперь же, извлекая из ее паховой шерсти подсыхающую сперму доктора Энтони Бома, Саймон с величайшим уважением показал Джин:
— Джин «чапп-чапп», напомни мне, когда мы жили вместе, у нас в доме всегда были и другие взрослые самцы «хуууу»?
Джин круглыми глазами посмотрела на своего экс-вожака — столь глупый вопрос смутил ее.
— «Хуууу» мой милый старый член, о чем ты показываешь «хуууу»? Дерека ты назначил вторым самцом, а Энтони — третьим, хотя и побочным. И конечно, с нами жила еще и Кристобель, но ты покрывал ее реже, чем ей хотелось, и она уползла из нашей группы гораздо раньше, чем ты сам «гггрруууунн».
Эти знаки прошлого возбудили Саймона, вызвали в его сознании самый главный вопрос. Хотя его возвращение к детям пока что четверенькапо нормально — они узнали друг друга и очень нежно почистились, — экс-художник не мог не призначиться, что это стоило ему немалых усилий. Встреча с детьми, конечно, еще сильнее сомкнула на его теле шерстяные тиски шимпанзечества, но одновременно бросила ему в морду образы утраченного человеческого достоинства, на которое он все чаще смотрел как на психоз, сумасшествие, какую-то кошмарную чушь.
На двух маленьких самцов по-прежнему отбрасывал тень третий — человеческий детеныш. Он помнил голое маленькое лицо Саймона-младшего, его выдвинутую вперед челюсть, его зубы с немного неправильным прикусом не хуже, а может быть, даже и лучше, чем морды двух других своих шерстяных отпрысков. А с этими воспоминаниями к нему возвращались и сумеречные картинки человеческого прошлого. Он воспоминал, как готовил детям рыбу с картошкой, как надевал трусы, как детеныши писали мимо унитаза, как зелено-желтые струи с плеском изливались на пол ванной. И везде Саймон видел трех детенышей-самцов. Так куда же подевался третий?
Саймон извлек пальцы из седалищной мозоли Джин и сел прямо, показав одновременно от своей морды и от морды Буснера:
— Джин, моя дорогая бывшая первая самка, я понимаю «хуууу», для тебя это очень тревожно, и видит Вожак, для меня тоже, но так или иначе, в моей «хуууу» болезни, припадке, есть один элемент — я твердо, абсолютно уверен, что у нас с тобой было три детеныша, а не два. Джин, ты можешь «хуууу» хотя бы предположить, отчего мне так кажется «хуууу»?
Сначала Джин Дайкс, казалось, просто проигнорировала странный вопрос, разглядев лишь знаки «видит Вожак», на которые немедленно и отзначила, со всей силы ударив экс-вожака по морде.
— «Иииик!» — взвизгнул Саймон.
— «Врраааа!» — зарычала Джин и показала: — Саймон, я думала, ты отучился поминать имя Вожачье всуе. Помни Евангелие: в начале был знак, и знак стал плотию
[166]
«хууууу».
Саймону хватило ума не отвечать на атаку; он поклонился Джин и щелкнул пальцами:
— Прости меня «хуууу», я не имел в виду ничего плохого, но все-таки, Джин, этот третий детеныш «хуууу»? Куда он делся? Почему у меня такое странное воспоминание «xyyy»?
Джин Дайкс не знала, что и показать:
— «Хуууу» право же, я в самом деле не понимаю, как так может быть, Саймон. Разумеется, я-то всегда хотела третьего детеныша после того, как отняла от груди Генри, но ты «уч-уч» настаивал, что тебе нужно сосредоточиться на твоих «уч-уч» картинах…
— Джин, «гррууннн» я правда не хочу тебя прерывать, но детеныш, о котором я показываю, старше Генри и моложе Магнуса, ему сейчас лет семь. И еще, Джин, я помню этого детеныша как человеческого «хуууу».
Буснер тем временем играл задними лапами с Джин Дайкс в ладушки и, улучив момент, настучал ей по ступням:
— Пожалуйста, миссис Дайкс, я понимаю, эти жесты совершенно абсурдны, но будьте так добры, уважьте своего экс-вожака, в последние дни его состояние так кардинально улучшилось…
