— Ну» уууууу» строго показывая… Вот что, Саймон «ХуууууГраааа»! — прервал художника Буснер. — Брось все это и смотри на меня, это важно.
Тут Саймона в самом деле свела судорога. Он ясно понял, что означали звуки в трубке. Они означали «внимание!», точно как дорожный знак с такой же надписью. Художник прекратил бормотать и дергаться, и пристально уставился на отвратительную морду на этом дурацком маленьком экране, на звериную физиономию, которая миг назад что-то показала ему. Показала мне? Что это значит, показала мне? Показала? Мне? Ну уж нет, это так не показывается, нужно было не «показать», а сделать что-то другое, это обозначается…
— Саймон, ты видишь, что я тебе показываю «хууууу»?
— Я… я вижу «хууууу».
Что, он на самом деле видел? С чего это он взял, что видит? И кто — он?
— «Хи-хи!»
— Ты видишь что-то смешное, Саймон?
— Я вижу тебя — ты смешной до чертиков, ты же шимпанзе «хи-хи-хи-хи»!
— Но ведь ты тоже шимпанзе.
— Нет, я человек. Ох «хуууу-уаааааа»! Черт побери, мне надоело! Я уже трындел про это с другими сраными макаками, этим «хууууу» зверьем, которое ко мне ходит. «Хуууу» Боже мой! Вы же не, вы же не…
— Не знаем, что это такое? Не знаем, как тебе тяжело «хууууу»? Ты прав «чапп-чапп», Саймон.
Знаки Буснера были умопомрачительно элегантны. Боуэн восхищенно смотрела на него — он по-прежнему наделен своим давним талантом общаться с самыми тяжелыми больными.
— Но я не об этом собирался сейчас жестикулировать. Давай пока сполземся вот на чем: наша проблема — то, что для тебя я выгляжу, как шимпанзе, так «хууууу»? Хорошо, давай теперь «хууууу» от этого отталкиваться «чапп-чапп». Если тебе тяжело смотреть на мое изображение, поверни экран, чтобы мои черты морды «хууууу» исказились, может, тогда я стану больше похож на человека «хууууу»?
Прыгун и Уотли заключали союз в «Кафе-Руж», через дорогу от больницы. Уотли предложил на всякий случай сесть за столик на улице, чтобы не создавать впечатление, будто они специально ищут уединения.
— Это «уч-уч» просто глупость, — показал Прыгун, когда они переходили через дорогу. — Если мы сядем тут, то навлечем на себя больше подозрений, чем араб с гранатой в израильском автобусе.
— «Ррррряв»! — рявкнул Уотли и сильно стукнул Прыгуна по голове. — Ты это брось, Прыгун, мы, конечно, заключаем союз, но из этого не следует, что ты имеешь право мне дерзить!
— П-п-п-простите, — задрыгал пальцами Прыгун, — я, разумеется, восхищаюсь вашей задницей, доктор Уотли, — и поклонился низко-низко, но не из покорности. Он просто ждал своего часа. В хороший день и карликовый пони — скаковая собака, напомнил он себе в четвертый раз за утро.
В конце концов они забрались в самый дальний угол заведения, спрятавшись за искусственными цветами. В кафе и без того было полным-полно шимпанзе. Как раз подползло время первого обеда, и секретари и прочий персонал больницы вывалили на улицу выть и чиститься. На заговорщиков никто не обращал внимания — и в первую очередь официант-бонобо с дредами на голове.
— Ну что же, — показал Уотли, усевшись, — ты хочешь заключить со мной союз, сбросить старика. Наверное, у тебя еще есть мысль стать главным в его домашней группе, «хууууу» Прыгун? У Буснеровских самок течка, не так ли «хууууу»? А тебе не достается твоя доля «хууууу»?
— Знаете, меня тошнит вести такие обмены знаками, правда, доктор Уотли…
— «Ххууууу» значит, у тебя есть более благородный повод напасть на своего вожака «хууууу»? Должен призначиться, не припомню, чтобы ты хотел оказать мне такую же поддержку, какую просишь теперь от меня, в прошлом году, на симпозиуме в Борнмуте, где Буснер распоказывал про свои очередные месмерические опыты.
— Ну и что с того, тогда я не мог, вы же понимаете, а вот сейчас времена изменились. У меня есть… я кое-что важное узнал про Буснера, и это кое-что может нанести ему значительный ущерб, весьма значительный. Вдобавок, меня достало, как он всем показывает своих пациентов, водит их туда, водит их сюда, идет к вершинам по их страдающим телам. Я совершенно не желаю отправляться на очередной прием в компании какого-то несчастного безумного самца, который думает, что он чело…
— Вот что, Прыгун, расскажи-ка мне, что знаешь, выкладывай.
Уотли, кажется, постарался забыть, какому унижению Зак Буснер подверг его час назад. Он весь обратился в зрение и придал себе настолько повелительный вид, насколько позволяла его шелудивая шкура.
— Ну-ууу, «чапп-чапп-чапп» для начала у него серьезный артрит, вот что…
— «Хууууу» насколько серьезный?
— Очень серьезный, очень. Полагаю, он постоянно испытывает сильную боль, особенно когда ему приходится на деле доказывать, кто в группе хозяин. Как вы понимаете, поддержание групповой иерархии требует значительных затрат энергии, в конце концов, у него полон дом старших подростков-самцов…
У входа в букмекерскую контору стояла группа пожилых бонобо, завсегдатаи заведения, они глушили пиво и курили косяки, не стесняясь окружающих, а трое Буснеровых подростков пытались втереться к ним в доверие.
— Чивотибенада, ссссаметсс, — показала одна из бонобо; Эрскин всего себя вложил в поклон, его дрожащая задница колотила по мостовой. — Чиво тут, значит, шляитись, типа, команда сраная, то-се?
— Так и есть, — показал Эрскин, — и это нам порядком надоело.
— А то, я так и думала, — щелкнула пальцами бонобо. — Ну, да чиво паделаишь, видишь ли, сынок, это наша территория, то-се, так что «рррряв!» пошел-ка вон, засранец, то-се…
— «Хууууу?» Мы ведь только хотели — о ваша анальная высоковонючесть…
— Н-да «хууууу»?
— Мы только хотели спросить, не знаете ли вы кого-нибудь, кто бы мог нам незадорого продать косячок… «хууууу»?
— Я… я просто не хочу, чтобы они ко мне прикасались…
Саймон сидел все так же согнувшись в три погибели над странным прибором, то и дело отворачиваясь от экрана — хотя изо всех сил старался делать это пореже — и разглядывая желтую, как дынная корка, кожу на ступне в щелке между полом и своей шерстистой щиколоткой.
— Пожалуйста, не разрешайте им прикасаться ко мне.
— Ни в коем случае, ни в коем случае, они совсем-совсем не будут этого делать.
Пальцы Буснера ласкали воздух перед камерой, его вокализации были мягче, чем впервые набухшая седалищная мозоль у самки, яснее, чем голубое небо в солнечный день.
— Вот что мы сделаем: после того как мы еще помашем лапами, вы хорошенько отдохнете «хуууу»? А потом, завтра, доктор Боуэн и я кое-что сделаем, чтобы вы могли пройти обследование. Мы сделаем все, чтобы вы нас почти не видели. Очистим этаж, прогоним всех обезьян, чтобы между вашей палатой и той, где мы будем вас обследовать, не было никого…
