Тут уже у Буснера отвисла челюсть. Его мысли неслись вперед со скоростью курьерского поезда. Мания Дайкса была такой удивительно и прекрасно симметричной. Ясно, он извлек из недр памяти информацию о том, что дикие люди жестикулируют с помощью обширного набора вокализаций. Но на скудном фундаменте этого голого факта он выстроил целый барочный дворец, сделал из такой посылки далекочетверенькающие выводы, превратил базовую вокализацию в основу, в описание, в название формы жестикуляции. Буснер подался вперед, его растопыренные пальцы, как веер, гнали воздух на Саймона.
— Саймон «грррннн», как вы думаете, вы сможете обучить меня этому «ииииик», как вы показали, или этой «хуууу»…
— «Речи», доктор Буснер, «речи», люди пользуются «речью» и «языком». И, правду показать, думаю, что да, смогу. Почему нет? Ведь, в конце концов, — тут Саймон прервался и внимательно посмотрел на свои пальцы, которые формировали знаки не менее бегло, чем пальцы любого другого шимпанзе, — похоже, я могу «говорить» на том же «языке», что и вы «грррнннн».
Буснер кивнул, покачался на корточках взад-вперед, поднялся, подчетверенькал к окну, взялся за прутья, оперся на них, встал на задние лапы. Некоторое время бывшая телезвезда провела в такой позе. Саймон внимательно разглядывал голый зад обезьяны. Миниатюрные ягодицы Буснера, их кожистые изгибы были одновременно милым, интимным и отталкивающим, чуждым видом. Складки коричневой и розовой кожи складывались, если так можно показать, в клюв, торчали наружу из шерстяного солнца этаким протуберанцем. Буснер, будто почувствовав взгляд Саймона, снял левую переднюю лапу с прутьев и отправил ее в новую анальную экспедицию, а» затем поднес к своим цепким губам и отсутствующему носу, где забранные образцы породы подверглись тщательному анализу всеми доступными именитому психиатру органами чувств. Затем лапа стала посылать Саймону знаки:
— С моей задницей все в порядке «хууууу»?
— Все отлично, доктор Буснер, покажу больше, позади такого зада не нашлось бы места ни одному другому.
Буснер захохотал и зацокал.
— «Хххиии-хиии-клак-клак» Вожак ты мой, может быть, во мне детенышство играет, но, по-моему, ваша шутка весьма удачна. А теперь, Саймон, нужно решить, что же с вами делать…
— Что со мной делать «хууууу»?
— Именно так. — Буснер снова опустился на пол. — Буду откровенен: мы нашли в вашем мозгу структурные аномалии. Мы не знаем, в чем причина их возникновения, свидетельствуют ли они о каких-либо органических повреждениях, какой-то патологии, или же о том, что у вас имеется некий врожденный дефект — но, как бы то ни было, аномалии наморду. И они, я уверен, имеют самое прямое отношение к вашей «уч-уч» человекомании.
— Это лечится «хуууу»?
— Не могу показать ничего определенного.
— Ах вот как, значит, вы запрете меня тут! Оставите в этом мусорном баке! Так, что ли «хууууу»??!! Вы это хотели мне показать? — Саймон встал на дыбы, забегал вокруг Буснера как-то странно, истерично — так бонобо танцуют под африканскую музыку. Он начал издавать свои характерные затяжные, низкие вокализации, которые в ушах Буснера звучали как «божемойбожемойбожемойбожемой…»
— «Уаааааа»! А ну прекратите, немедленно, это вам не поможет! Нет, вовсе нет, я не считаю, что имеет смысл держать вас тут или посылать в какую-нибудь лечебницу для хроников.
— Нет, в самом деле «хуууу»?
— «Врррааааа!» Нет!!! Чтобы у меня был хоть малый шанс излечить вас от вашей мании, я должен попытаться помочь вам примириться с реальностью. Я хочу, чтобы вы отправились со мной и поселились в моем групповом доме. Чтобы вы бегали со мной, гуляли со мной; я хочу показать вам часть планеты обезьян, на которой вам выпало оказаться, — и вместе с этим…
— «Хууууу» да! И что, что вместе с этим? Что??!! «Вррааааа»! — Саймон встал во весь рост перед самой мордой Буснера, он дрожал как осиновый лист, от страха, от ярости, от изнеможения. Буснер был готов сорваться — он чувствовал, как сила воли оставляет его. Лишь долгие годы опыта работы с самыми наглыми и упрямыми пациентами позволяли ему откладывать момент наказания за дерзость — еще на одну секунду, еще на одну секунду, еще на…
— Вместе с этим, Саймон, вы сможете «грррнн» распоказать мне о вашем мире — о том, как вы видите мир.
— «Врррааааа»! Мне очень нравится такая идея, в самом деле, мне хочется…
— «Хууууу» мы вполне можем рассматривать наши занятия как уроки — и одновременно лечение…
— Конечно, конечно, почему, черт побери, нет! Какая отличная идея «уч-уч», чтоб мне провалиться!
Буснер отметил, что знаки Саймона становятся все четче и четче. Последние жесты отличали косые, резкие удары лап по воздуху — как еще жестами обозначить глубокий, всепроницающий сарказм? Но этого противник традиционной психиатрии уже не мог вынести — левая лапа Буснера выстрелила, как из пращи, и впилась когтями в брюхо Саймону Дайксу, а чтобы получше объяснить экс-художнику, в чем дело, Буснер хорошенько добавил ему правым кулаком по надбровной дуге. Саймон, разумеется, отпрянул, повернулся к Буснеру задом и окатил звероподобного душеспасителя фонтаном жидкого дерьма. Затем шимпанзе устроили краткую потасовку — внешний наблюдатель увидел бы в палате шерстяной шар из восьми лап и двух челюстей, из которого раздавались душераздирающие «врррааааа!» и «ииииииииккккк!».
Все было кончено за считанные секунды — Саймон оказался на лопатках на загаженном линолеуме, к которому его прижал облитый дерьмом врачеватель. Саймон отчаянно, жалобно скулил и хныкал.
— А теперь вот что, Саймонушко, милый мой, дорогой, — пальцы Буснера играли на теле Саймона как на рояле, ласкали его, успокаивали. — Ты прямо сейчас вышвыриваешь к черту из своей головы страх, гнев и боль. И нападаешь на меня, нападаешь изо всех сил, как только можешь, ибо нет ничего более шимпанзеческого, ничего!
И бывший художник отреагировал на пальцы, которые бегали по его животу, отреагировал так, как раньше не умел. Он ощутил, что Буснер беспокоится о нем, и разрешил себе в это поверить. Через мгновение шимпанзе уже сидели по-турецки друг за другом, и Саймон извлекал из шерсти на спине Буснера быстро засыхающие катышки собственного дерьма, извлекал их из шерсти своего доктора. Это была его первая чистка с того самого судьбоносного дня.
Доктор Боуэн принялась ухать. Сперва она ухнула Джин Дайкс и Энтони Бому в Оксфордшир, потом Джорджу Левинсону на Корк-стрит, потом Тони Фиджису в редакцию. Наконец, она ухнула Саре Пизенхьюм.
— «ХууууГраааа».
— «ХууууГрааа» у вас есть для меня новости, доктор Боуэн «хуууу»? — По жестам Сары было видно, что она очень обеспокоена и возбуждена, — на ней, как заметила Джейн, был очень модный намозольник, чересчур модный для офисного работника.
— Верно, Сара, одни хорошие, другие не очень. Доктор Буснер, как и намеревался, берет дело Саймона в свои лапы…
— «Хуууу» в смысле?
— Ну, он имел дело с подобными больными и раньше — обычно у них были неврологические повреждения или психозы, так показать, продуктивного толка…
