Будет преувеличением щелкнуть пальцами, что Арчер все это предвидел заранее, но, право же, бывшая телезвезда далеко не в первый раз жестикулировал про Великий Научный Прорыв, и Арчер знал, что сей раз — не последний: пока Буснер успешно поддерживает связи и союзы, которые позволили ему снова всползти на вершину, такое будет продолжаться. Однако любой союз — временный, и тот, кто сидит на высокой ветке, всегда может с нее свалиться.
Итак, Буснер передал свои педагогические обязанности другим профессорам, а номинально вверенных ему больных поручил заботам напористого восьмого рабочего самца, старшего по отделению, который спал и видел, как делает карьеру. В результате диссидентствующий специалист по нейролептикам все дни проводил дома, на Редингтон-Роуд, и выползал в больницу лишь на совершенно обязательные заседания и чистки с ну очень важными шимпанзе.
Заботливые лапы Прыгуна изменили заднюю комнату на втором этаже, служившую Буснеру кабинетом, до неузнаваемости — пятый самец из шерсти вон лез, только бы обустроить все так, чтобы Саймон чувствовал себя как дома. Он убрал все «подозрительные» фотографии и картины — те, где шимпанзе были изображены в контекстах, в каких художник мог вообразить только людей, — дабы Саймону стало спокойнее. Пришлось вынести в чулан даже любимую Буснером коллекцию душераздирающих глиняных фигур, изваянных его пациентами-копрофилами. На кухне воцарился плакат, извещавший членов группы, что им строжайше воспрещается зачетверенькивать в кабинет вожака, когда там находится его подопечный. Спаривание и акты по установлению иерархии разрешалось осуществлять только на кухне и в игровой комнате старших подростков. Карликовых пони посадили на короткий поводок.
Прыгун прибрался и на письменном столе босса освободив место с краю специально для Саймона: художник получил возможность держать там свои бумаги и прочие — пока что весьма немногочисленные вещи и тем самым вновь стал владельцем собственного куска пространства. С подачи Буснера Прыгун даже прикупил для экс-художника несколько альбомов для рисования, карандаши и пастель и положил на стол, чтобы Саймон мог всем этим воспользоваться, если ему вдруг захочется работать.
— Как знать, — показал Буснер Саймону, щелкая пальцами на фоне лежащих перед ним орудий ремесла, — вдруг музе причетверенькает в голову посетить вас прямо завтра утром.
— «Хууууу-уч-уч» ага, — резко взмахнул лапами Саймон, — и что я «уч-уч» в таком случае стану делать «хууууу»? Как следует займусь с ней чисткой?
Буснер, чувствуя, что физическое воздействие лишь спровоцирует художника на дальнейшие оскорбления, пропустил это мимо глаз.
С тех пор самцы каждый день усаживались за стол. Обезьяна пыталась представить себе, каково пребывать в шкуре человека, а человек — наоборот. Они листали книги, изучали фотографии, пялились в экран новенького компьютера, по очереди пускаясь в плавание по виртуальному антропологическому океану.
Они выучили на память все, что сообщалось на сайтах антропологических факультетов американских университетов, посетили сайт, продающий билеты на шестидневное сафари в Уганде по местам, где водятся люди, сайт, где собраны фотографии коллекций черепов животных, людей и шимпанзе, сайт «Зона людей», где размещены репродукции произведений искусства, исполненных людьми, с авторскими же обозначениями.
Они проштудировали онлайн-версию документов Института шимпанзеческо-человеческой жестикуляции, уделив особое внимание истории экспериментов с Уошо
[116]
и другими знаменитыми людьми,
[117]
которых группа Футсов
[118]
научила жестикулировать. И, разумеется, они забрели и на сайт Института д-ра Джейн Гудолл,
[119]
где Саймон обнаружил документ под названием «Как стать послом от шимпанзечества к человечеству» и очень долго хохотал.
В Сети оказалось поистине невероятное количество информации о людях. При желании можно было даже устроиться на работу в какой-нибудь центр по изучению людей (единственное условие — отрицательная реакция на наличие вируса гепатита «В») и, разумеется, вступить в переписку с многочисленными организациями по защите прав человека. Да что там — просто набрав в поисковой строке «человек», пациент с врачом через секунду получали список из четырех с лишним тысяч ссылок на сайты о людях.
Поскольку и для Буснера, и для Саймона это был первый опыт общения с Интернетом, они сразу решили, что глобальная система жестикуляции придумана для хранения информации о людях и ни для чего больше — своего рода электронные джунгли. Более того, Буснер, убедившись, каков подлинный масштаб обеспокоенности шимпанзечества судьбой своих ближайших биологических родичей, которые, быть может, скоро исчезнут с морды Земли, стал подозревать, что дух времени оказал самое серьезное влияние на психоз Саймона.
Время от времени самцы объявляли перерыв и отползали в комнату к экс-художнику смотреть фильмы. Впрочем, Саймон по-прежнему не мог выносить это сколько-нибудь длительное время. Казалось, он каждое утро просыпается с мыслью сделать, наконец серьезный шаг к излечению, но уже в середине дня силы у него кончаются. Пациент взял за обыкновение после второго обеда этаким человеком, живущим в неволе, подползать к Буснеру и протягивать ему свою изогнутую, покрытую поникшей шерстью лапу; психиатр сразу понимал: он хочет, чтобы Буснер отвел его в комнату, уложил в гнездо, набрал полный шприц диазепама, вонзил иглу в вену и медленно ввел лекарство, которое погрузит его в медикаментозный сон.
Ведь если, с одной стороны, Саймон не уставал совершать вполне сознательные, даже вдохновенные — хотя порой чересчур эмоциональные — попытки разобраться в своем психическом состоянии, то, с другой стороны, физическая половина его существа никак не поспевала за духовной. Саймон до сих пор ходил, дрожа, на задних лапах этакой пародией на театрального актера, загримированного под бонобо, и даже по сравнению с Буснером, давно разменявшим пятый десяток, передвигался невыносимо медленно. Симптом, который Буснер и Боуэн изначально приняли за нарушение моторики, спровоцированное истерией, проявлялся со все большей силой. Саймон никак не мог вписаться в окружающий мир. Он до сих пор ни разу ничего не поднял с земли задними лапами. Саймоновы способности к экстрацепции были буквально уполовинены: он не чувствовал, что происходит у него за спиной, точь-в-точь, показывал Буснер, как водитель, у которого в машине разбили зеркала заднего вида.
