Первый раз парочка остановилась на перекрестке Фицджон-авеню и Финчли-Роуд, у отеля «Свисс-Коттедж». Солнце поднималось все выше, стелившийся по земле туман рассеялся, но погода не обещала быть особенно примечательной. Здесь, на подступах к городу, на фоне бесчисленных машин, сливавшихся в единый бесконечный поток, на фоне разнообразнейших домов и серого неба бредущие по улицам шимпанзе были практически незаметны. Не отрывая глаз от асфальта, Буснер полз вперед к бетонному зданию, где располагались бассейн и библиотека. Добравшись до зеленого скверика, окружавшего, как море остров, это сооружение, выглядевшее этаким окаменелым перекидным календарем, именитый психиатр почувствовал, что ведомый отстал.
Обернувшись, Буснер увидел, что Саймон замер у входа в метро. Именитый психиатр подбежал к своему подопечному.
— «ХуууГрааа» в чем дело, Саймон «хуууу»?
Саймон ничего не показал в отзнак, только ткнул пальцем в сторону уходящих под землю ступеней, где тут и там не спеша спаривались разные шимпанзе.
Буснер без дальнейших объяснений понял, в чем именно дело. В больнице Саймон сидел в палате один и, если не считать нескольких прогулок с Джейн Боуэн и похода в зоопарк, с начала своей болезни в город не выползал, соответственно спаривающихся обезьян практически не видел. Поскольку же его психоз был тесно связан со всем телесным, Буснер не удивлялся убежденности Саймона, что в «человеческом» мире никто не спаривается на глазах у других, это всегда происходит только между двумя людьми, и чаще всего — следующий жест художника показался эскулапу особенно логичным — в темноте.
— «Хи-хи-хи-хи!» — захихикал Саймон и взмахнул лапами: — Гляньте-ка! Я понимаю, у вас, у шимпанзе, принято трахаться в позах, которые у нас практически выползли из моды, но такое!
Правду показать, подумал Буснер, в происходившем спаривании не было ровным счетом ничего примечательного. У героини — самки средних лет, судя по простенькому серому жакету и еще более простенькой белой блузе, банковской служащей — этим самым утром началась течка, и она решила обратить внимание окружающих на сей факт, надев намозольник, действительно довольно привлекательный. Впрочем, в данный момент означенный предмет одежды кучей складок лежал несколькими ступенями ниже своей визжащей хозяйки.
Первый ухажер, решил именитый натурфилософ, подошел к самке, когда она спустилась в метро, что было весьма удачно, так как теперь на нее обратили внимание и прочие потенциальные пассажиры подземки. Собравшиеся самцы занимали очередь друг за другом, из их торчащей дыбом липкой шерсти дыбом же торчали липкие члены. Ниже, у подножия лестницы, лежали два уже обслуженных самца, вылизывая сперму друг у друга в паху.
— Ну что же, Саймон, — настучал Буснер по задней лапе художника, — должен призначиться, происходящее никак нельзя считать чем-то чересчур либидинозным, во всяком случае по лондонским стандартам. Погодите, вот увидите — вечером, когда заканчивается работа и шимпанзе идут в бары веселиться, на улицах собираются целые секс-колонны. Почти на любом углу можно встретить юную самку в самом разгаре течки, за которой выстроилась очередь из двух с лишним десятков самцов, а вокруг стоят и отдыхают от проделанной работы еще пара-другая десятков. А может случиться и так, что самец, пользующий эту самку, успеет соблазнить и другую, так что очередь получится двойная — из самок и самцов. Я не раз видел, как эти колонны удлинялись настолько, что занимали всю площадь Оксфорд-Сёркус, движение останавливалось, полиции приходилось оцеплять целые кварталы и поливать трахающиеся толпы ледяной водой, чтобы привести их в чувство. Так что сцена, которую мы наблюдаем сейчас, совершенно обычная и неинтересная. Однако, Саймон, я должен кое о чем вас предупредить…
— «Хуууу» о чем же?
— Пожалуйста, ведите себя очень осмотрительно, жестикулируя о том, как спариваются другие. Смотреть на спаривание никому не возбраняется, но комментарии могут быть восприняты как очень грубое оскорбление «вррааа»! Осторожно, Саймон! Этот самец как раз собирается задать нам жару!
Так оно и было. Очередной самец, истошно зашипев и заскулив, выскользнул из сочащейся смазкой седалищной мозоли банковской служащей и угрожающе зашагал на задних лапах вверх по лестнице, вздыбив шерсть и рыча на всю округу. Самец был крупный, и вид его оскаленных клыков, покрытых чем-то злаковым — наверное, остатками завтрака, — а равно его невеликой пятой конечности, ритмично болтавшейся из стороны в сторону — вправо, когда самец делал шаг левой задней лапой, и влево, когда шагал правой, — в другое время вызвал бы у Саймона приступ истерического хохота, но сейчас экс-художник задрожал от нешимпанзеческого страха.
Одновременно он ощутил, как шерсть на затылке делается жестче и приподнимается — он точно помнил, что прежде ничего подобного не испытывал. Тут же он и сам начал издавать агрессивные рыки, одновременно выпрямившись во весь рост. Свирепый незнакомец продолжал восхождение, подбирая по дороге опавшие листья, брошенные билеты и прочий мусор и запуская подобранное в именитого психиатра и его талантливого, хотя и безумного, пациента.
Несколько оглушительных секунд парочке казалось, что они вдвоем смогут отпугнуть крупного самца. Но тут его примеру последовали двое других — ранее они в приступе посткоитального раздражения скакали, рычали и колотили своими дипломатами по выложенным кафельной плиткой стенам, а теперь решили, что пора вмешаться. Изменение баланса сил заставило Буснера объявить срочную эвакуацию. Он схватил Саймона за шкирку и показал:
— «Врраааа»! Бежим, еще миг — и они на нас накинутся.
В отзнак Саймон повел себя самым неожиданным для эскулапа образом. Не ожидая дальнейших увещеваний, он стал на четыре лапы и как ужаленный поскакал прочь, обогнав именитого психиатра. Добежав до сквера, окружавшего гигантскую канцелярскую окаменелость, экс-художник подпрыгнул, схватился передними лапами за нижнюю ветку первого попавшегося дерева, раскачался, отпустил ветку и, долетев до другой, повыше, ухватился за нее, затем продолжил двигаться вверх означенным способом, пока не добрался до вершины — как самый настоящий шимпанзе.
К сожалению, у Буснера не было времени дивиться прыти Саймона — жаркое дыхание превосходящих по размерам преследователей жгло ему задницу. Не мешкая, бывшая телезвезда по примеру бывшего художника оттолкнулся от земли, взвыв про себя от боли — проклятый артрит! — и забрался на ближайшую ветку ближайшего дерева.
Преследователи решили на дерево не лезть. Сгрудившись у подножия избранной Буснером ели, самцы немного, но яростно повыли и почетверенькали прочь — судя по пиджакам в полоску, на работу в какое-нибудь агентство недвижимости или страховую компанию.
Как выяснилось, для Саймона все случившееся было откровением — откровением о том, что значит быть шимпанзе.
— Я просто «чапп-чапп» взлетел вверх по веткам. Ни на секунду не задумался. Я просто потрясен — это так легко, так плавно. И еще я ощутил, какая сила у меня в лапах. Я не лазал по деревьям с тех пор, как был старшим подростком.
Все телесные ощущения Саймона изменились до неузнаваемости. Он непринужденно свисал на одной лапе с далеко не самой мощной ветки, одновременно чистя своего врача в районе паха.
