Впереди вздымался высокий откос примыкающей дороги. Машин, проезжавших в тридцати футах над головой, не было видно за ограничительным барьером. Гул моторов смешивался с отдаленными звуками утреннего города.
Мейтланд потащился вдоль откоса. Земля здесь была усеяна пустыми сигаретными пачками, окурками сигар, конфетными обертками, использованными презервативами и спичечными коробками. В пятидесяти ярдах впереди из-под откоса выступало бетонное основание дорожного знака.
Мейтланд ускорил шаг, подскакивая на мягкой земле. Как он догадался, вдоль основания шел желоб. Узкая канавка, чисто вымытая дождем от всякого мусора, огибала бетонное подножие и впадала в дренажный коллектор. За его чугунной решеткой начинался проложенный под насыпью туннель, который через сотню футов выходил наружу.
Мейтланд постучал костылем по решетке. Было ясно, что взломать мощную металлическую конструкцию не удастся. Он посмотрел на прутья решетки, прикидывая зачем-то, достаточно ли широко они отстоят друг от друга, чтобы можно было просунуть между ними руки. Потом развернулся и поковылял прочь по грудам мусора, вороша костылем сигаретные пачки.
Когда он, понурив голову, потащился назад, его охватила тупая холодная ярость, и он мысленно воззвал к невидимым автомобилям над головой:
— Остановитесь же, ради Бога!.. С меня уже хватит…
Не дождавшись ответа, он спокойно двинулся дальше. Вокруг больной ноги ветерок кружил конфетные обертки. Мейтланд ковылял по острову, а трава качалась и колыхалась у него за спиной, перекатываясь бесконечными волнами. Ее коридоры открывались и закрывались, словно впуская в свою зеленую обитель какое-то большое осторожное существо.
ГЛАВА 6
ливень
Теплым полднем Мейтланд поспал в машине. Рядом с ним на заднем сиденье лежала канистра с водой и непочатая бутылка бургундского. Он проснулся в два часа от резких хлопков, когда водитель мусоровоза, проезжая по виадуку, несколько раз включил и выключил пневматические тормоза. Хотя от изнурительной ходьбы по острову снова разболелась нога, голова оставалась ясной. Из живота к горлу стальной рукой потянулись голодные спазмы, но Мейтланд спокойно сидел на заднем сиденье. Всю середину дня он пытался осмыслить свое положение.
Прежде всего он ясно осознал, что допущение, из которого он исходил с момента прибытия на остров, — будто бы разбитую машину рано или поздно заметят проезжающие водители или полицейские и помощь прибудет так же неизбежно, как если бы он потерпел аварию посреди какой-нибудь пригородной однополосной дороги, — абсолютно ложно: оно лишь часть целой системы утешительных иллюзий, которые он носил в себе. Учитывая особую топографию острова, его высокий травяной покров и густой кустарник, а также скопище разбитых автомобилей, едва ли можно было надеяться, что его здесь вообще когда-нибудь заметят. Принимая же во внимание обстоятельства его личной и профессиональной жизни, в том числе и некогда столь удобное разделение между женой и доктором Элен Ферфакс, может пройти по меньшей мере неделя, прежде чем кто-то заподозрит неладное и позвонит в полицию. Однако даже самый сообразительный детектив, прослеживая путь Мейтланда с работы, может просто-напросто не заметить его машину в этом море травы.
Мейтланд расстегнул брюки и осмотрел больную ногу. Сустав одеревенел, и сквозь грязь и масло просвечивали лопнувшие сосуды и огромный синяк.
Прополаскивая поврежденный рот, Мейтланд допил остатки безвкусной воды из резервуара для опрыскивания ветрового стекла. Он посмотрел на административные здания, виднеющиеся в дымке над центром Лондона. Конференция, на которой он должен был присутствовать, возобновит свою работу после обеда — интересно, возникнет ли у кого-нибудь из участников хоть какая-то мысль о том, что с ним могло случиться? Даже если его сейчас спасут, пройдет по крайней мере несколько дней, а возможно и недель, прежде чем он сможет вернуться к работе. Мейтланд подумал о множестве несостоявшихся деловых свиданий, отмененных встреч с клиентами, о комитете, в котором он состоял. И тут же, словно набатный колокол, грозно предупреждающий о последствиях всего этого, у него начала пульсировать нога.
— Ладно, посмотрим, что мы имеем…-Мейтланд встряхнулся, превозмогая неодолимую тягу ко сну, и поковылял к багажнику. Было слышно, как по автостраде движутся машины, но он не обращал на них внимания, понимая, что только зря потратит силы, размахивая руками.
Он поднял крышку багажника и открыл дорожную сумку. Воздух наполнился терпким ароматом лосьона после бритья. Мейтланд достал свои модельные туфли и смокинг. Его дорожная сумка, по сути, была капсулой времени — по этим запахам и текстуре ткани он мог с легкостью восстановить события прошлой жизни.
Он извлек из бритвенного станка лезвие, разрезал голубое полотенце на полоски и смочил одну из них лосьоном. Крепкая «кельнская» обожгла ободранную руку, въедаясь в десятки мелких царапин и ссадин. Мейтланд смыл грязь и масло, налипшие на неровную рану, идущую от костяшек пальцев к основанию большого пальца, и перевязал руку импровизированным бинтом. Потом закрыл багажник и, путаясь в траве, заковылял к заброшенным машинам.
Вблизи «ягуара» полукругом лежали пять автомобилей, пять отправленных на свалку развалюх. Трава пробивалась сквозь дыры в ржавых корпусах, разрослась в пустом картере перевернутого такси. В крапиве валялись помятые крылья, груда лысых автопокрышек и один-единственный капот. Мейтланд ходил среди этого хлама, то и дело поглядывая на откос, словно прикидывая, что сгодится для сооружения настила.
На шею упали первые капли дождя. Мейтланд заковылял назад к «ягуару». Солнце скрылось за почерневшими облаками. Над центром Лондона дождь лил уже вовсю. Как только Мейтланд залез в машину, на остров тоже обрушился ливень. Порывы ветра с дождем прибивали к земле разметанную траву. Дождь подхлестывал движущиеся по автостраде машины, сквозь водяную мглу просвечивали мутные круги фар.
Мейтланд сидел на заднем сиденье, глядя на струи дождя, бьющие по стеклу в нескольких дюймах от лица. Он покорно ожидал окончания ливня, благодаря судьбу за то, что его разбитая машина могла послужить ему хоть каким-то убежищем. Брызги отскакивали от капота, обдавая лицо Мейтланда водяной пылью.
— Давай! — Осторожно поворачивая больную ногу, он открыл заднюю дверь. Темные струи хлестали по голове, и рваная одежда успела намокнуть, пока Мейтланд вытаскивал ногу и возился с костылем, дважды уронив его на землю. Когда он ковылял к автомобильному кладбищу, капли дождя шрапнелью вонзались в тонкую ткань пиджака и брюк, пробивая ее насквозь. Мейтланд крутил головой и на ходу ловил воду открытым ртом.
Он споткнулся о какую-то лысую покрышку и упал на колени, но, схватившись за примеченный ранее капот, снова встал на ноги. Не обращая внимания ни на дождь, обжигающий холодную кожу, ни на промокшую повязку на руке, он подтащил железяку к «ягуару», взгромоздил ее на капот и просунул узкой частью в разбитое лобовое окно.
Когда по грязному металлу на приборный щиток «ягуара» заструилась первая вода, Мейтланд отступил назад. Опершись на костыль, он зашелся беззвучным ликующим криком — как псих, пляшущий под проливным дождем. Намокшая одежда липла к телу, словно какое-то мертвое животное. Мейтланд забрался в машину и с канистрой в руках скорчился на переднем сиденье, направляя в горлышко ручеек, стекающий с перевернутого капота. Когда в канистре набралось чуть больше полпинты пузыри-46 стой воды, дождь поутих, но через пять минут снова припустил сплошным потоком, зарядив на полчаса.
