Джим рассмеялся и забарабанил ладонями о стекло. Весь Шанхай, до последнего человека, знал, что никого из американских офицеров на борту сейчас нет. Спят себе спокойно в номерах «Парк-отеля». Ну точно: из носового кубрика появился заспанный матрос-китаец, в тельняшке и шортах. Он только покачал головой и принялся полировать медные поручни, когда японский сторожевик пришвартовался к канонерке, морские пехотинцы взобрались по трапу и мигом рассеялись по всей палубе. Держа обеими руками винтовки с примкнутыми штыками, они принялись исследовать корабль, пытаясь найти хоть кого-нибудь из американцев.
Моторка в сопровождении второго сторожевика подошла к ЕВК «Буревестник». Краткий разговор с молодым британским офицером на мостике закончился бесцеремонным жестом британца: именно так родители Джима отказывались покупать в сингапурской гавани яванские маски и резных слоников у торговцев из лодок-долбленок, которые мигом собирались вокруг любого круизного парохода.
Неужто японцы пытались что-то продать британским и американским морякам? Даже Джиму было яснее ясного, что они зря тратят время. Стоя на подоконнике, прижавшись всем телом к стеклу, он стал сигнализировать японцам руками, изо всех сил пытаясь вспомнить азбуку флагов, которую так неохотно учил в свое время у скаутов. Японский офицер из шлюпки передал что-то фонариком на канонерку у городского парка. Проследив глазами заикающуюся скороговорку света, Джим увидел, что мимо британского консульства бегут сотни китайцев. Из трубы канонерки повалили густые клубы дыма и пара, казалось, корабль вот-вот взлетит на воздух.
Ствол носового башенного орудия взорвался вдруг мгновенной яркой вспышкой, которая разом осветила и мостик, и палубу. В шестистах ярдах от канонерки раздался ответный взрыв: снаряд ударил в палубные надстройки на «Буревестнике». Взрывная волна прокатилась по гостиницам вдоль Дамбы, и тяжелое оконное стекло ударило Джима по носу. Как только канонерка произвела второй выстрел из кормового орудия, он соскочил с подоконника на кровать и заплакал, а потом затих и присел за массивным, из красного дерева, изголовьем.
С якорной стоянки возле японского консульства открыл огонь крейсер «Идзумо». Вспышки выстрелов пробивались сквозь дым, который валил из всех трех его труб и полз над водой как черное боа из перьев. «Буревестник» был уже едва виден через плотную пелену пара: сквозь пар тут и там прорывались языки пламени и отражались в воде. Вдоль Дамбы пронеслись на бреющем два японских истребителя, так низко, что Джим успел разглядеть в кабинах пилотов. По трамвайным путям врассыпную бросились толпы китайцев, одни на пристань, другие попытались укрыться под козырьками гостиниц.
— Джейми! Что ты делаешь? — В спальню ворвался отец, босой и в пижаме. Он неуверенно пробежался глазами по мебели, так, словно не узнал комнаты в собственном, давным-давно знакомом номере. — Джейми, отойди от окна! Одевайся и делай так, как скажет мама. Мы уходим через три минуты.
Судя по всему, он даже не заметил, что на Джиме уже надеты школьная форма и блейзер. Внезапно оба невольно зажмурились: казалось, орудия прямой наводкой ударили по отелю, — и тут с середины реки донесся мощный взрыв. Горящие обломки «Буревестника» взлетели высоко, как ракеты во время фейерверка, и упали в воду. Джим едва соображал от дыма и грохота. По коридорам гостиницы бежали люди; пожилая англичанка кричала в шахту лифта. Джим сел на кровати и стал смотреть на горящую платформу посреди реки. Каждые несколько секунд из самой ее середины вырывался высокий язык пламени. Британские моряки на «Буревестнике» пытались огрызаться. Они развернули одно орудие и били по «Идзумо». Но Джим смотрел на них, и радости их героизм в нем не вызывал ровным счетом никакой. Ему казалось, что война, вероятнее всего, началась по его вине: японский офицер в шлюпке увидел его неразборчивые сигналы из окна гостиницы и неправильно их понял. Надо ему было остаться в волчатах. Преподобный Мэттьюз теперь, наверное, высечет его розгами на глазах у всей школы за то, что он японский шпион.
— Джейми! Ляг на пол! — Мама стояла на четвереньках в соседнем дверном проеме. В перерыве между залпами она оторвала его от окна и прижала к ковру.
— А как же школа? — спросил Джим. — У меня сегодня экзамен по Священному Писанию.
— Нет, Джейми. Сегодня в школе выходной. Надо пойти посмотреть, не сможет ли Янг отвезти нас домой.
Джима поразило, какая она спокойная. Он решил не рассказывать ей о том, что войну начал именно он. Родители оделись, и они все вместе тронулись в путь. Вокруг лифтов собралась уже целая толпа европейцев и американцев. По лестнице никто из них идти явно не собирался: они колотили в решетчатые двери лифтов и кричали в шахты. Все надели шляпы и плащи, взяли с собой чемоданы, так, словно собирались поспеть на следующий рейс до Гонконга. Мать присоединилась было к ним, но отец взял ее за руку и силой вытянул на лестничную клетку.
Джим мчался впереди, то и дело стукая от усердия коленями друг о дружку, и в нижний холл спустился первым. Повара-китайцы, постояльцы с нижних этажей и клерки из русских эмигрантов прятались, скорчась, за кожаной мебелью и за пальмами в кадках, но отец Джима решительным шагом двинулся мимо них к вертящейся двери-турникету на выходе.
Канонада стихла. По Дамбе бежали тысячные толпы китайцев, обтекая застывшие посередине улицы трамваи и припаркованные на ночь автомобили; ковыляли старенькие ама в черных брюках, кули тянули за собой пустые рикши, неслись со всех ног нищие и лодочники с сампанов, одетые в униформу гостиничные коридорные. Над рекой висело плотное облако дыма, огромное, как целый затянутый туманом город, — и над ним поднимались мачты «Идзумо» и «Бдительного». Возле городского парка японская канонерка по-прежнему выбрасывала из трубы клубы раскаленной сажи.
«Буревестник» тонул, так и не снявшись с якоря. С кормы и из средней части корабля валил пар пополам с дымом, и Джим видел, как выстроилась на носу цепочка моряков, в ожидании, когда можно будет занять место в спущенном на воду катере. Вдоль Дамбы шел японский танк, высекая гусеницами искры из трамвайных рельсов. Судорожно дернувшись, он объехал покинутый водителем трамвай и раздавил о телеграфный столб рикшу. Отлетевшее от люльки покореженное колесо, пошатываясь, покатилось по дороге — нога в ногу с японским офицером, который командовал штурмовой группой. В руке у офицера был обнаженный самурайский меч, приподнятый вверх так, словно он собрался погонять им катящееся рядом колесо. Вдоль среза воды опять пронеслась на бреющем пара истребителей, и воздушная волна от их пропеллеров снесла на сампанах бамбуковые городушки, явив на свет божий сотни скрючившихся на палубах китайцев. На Дамбу вышел батальон японских морских пехотинцев, появившихся, как на оперной сцене, меж искусно выпестованными декоративными деревьями в городском парке. Один взвод, во главе с офицером, примкнув штыки, тут же взбежал по ступенькам британского консульства. В руке у офицера был «маузер».
— Вон машина… бегом!
Схватив жену и Джима за руки, отец потащил их за собой через улицу. Джима тут же сбил наземь пробегавший мимо кули. Оглушенный, он лежал среди гулко дробочущих о землю ног и ждал, когда этот голый по пояс китаец вернется и извинится перед ним. Потом он встал сам, отряхнул пыль с шапочки и блейзера и побежал за родителями следом, туда, где напротив «Шанхай-клаба» был припаркован автомобиль. На ступеньках сидела группа выбившихся из сил китаянок, они копались в сумочках и кашляли: из накренившегося корпуса «Буревестника» по поверхности реки растеклось горящее дизельное топливо.
