После ужина Джим лежал в спальне на десятом этаже «Палас-отеля» и изо всех сил пытался не уснуть. Он вслушивался в гудение приводнившегося на базе военно-морской авиации в Нантао японского гидроплана и думал об истребителе, который разбился на заброшенном аэродроме, и о японском пилоте, чье место в кабине он занял сегодня утром. Быть может, дух японского пилота уже вселился в него, и японцы вступят в войну на стороне Британии? Джим грезил о надвигающейся войне, о кинохронике, в которой он, в летном костюме, будет беззвучно стоять на палубе авианосца, готовый в любой момент встать плечом к плечу с этими вечно одинокими людьми, островитянами из Китайского моря, унесенными «божественным ветром»
[13]
на другую сторону Тихого океана.
4. Нападение на «Буревестник»
Утренний прилив нес по реке Хуанпу со стороны Янцзы целое поле бумажных цветов: они сбивались у чумазых, покрытых нефтяными пятнами пирсов в яркие, разноцветные бумажные воротники. Джим сидел у окна в спальне в «Палас-отеле»; до рассвета оставалось всего несколько минут. Он уже успел надеть школьную форму; до завтрака еще целый час, как раз хватит времени повторить материал. Однако ему, как всегда, трудно было оторвать взгляд от воды и от того, что творилось на воде и с водою рядом. Лоточники у отеля уже раскочегарили жаровни, и запах от шипящих на арахисовом масле рыбьих голов с соевым соусом доносился до верхних этажей. Запачканные тунгом джонки с нарисованными по носу глазами шли под парусами мимо опиумных притонов, устроенных в старых, пришвартованных у путунского берега дебаркадерах. Тысячи суденышек-сампанов и паромов-плоскодонок были зачалены вдоль Дамбы, целый город плавучих хибар, все еще скраденный тьмой. Однако сквозь путунские фабричные трубы уже сочились над рекой первые проблески солнечного света, рельефно оттеняя глыбистые очертания КСШ
[14]
«Бдительный» и ЕВК
[15]
«Буревестник».
Американская и британская канонерки стояли на якоре прямо на самом фарватере, напротив выстроившихся вдоль Дамбы гостиниц и банков. Джим увидел, как от берега отвалил катер: два британских офицера возвращаются на «Буревестник» после ночевки на берегу. С капитаном Полкингхорном, командиром «Буревестника», его как-то раз познакомили в «Шанхай кантри-клаб», да и вообще он знал наизусть все военные суда на этой реке. Даже в тусклых утренних сумерках он сумел разглядеть, что итальянский монитор
[16]
«Эмилио Карлотта», который выбрал себе для якорной стоянки место у примыкавшего к Дамбе городского парка — нахально прямо напротив британского консульства, — ночью снялся с якоря. Теперь на его месте стояла японская канонерка, приземистая, с грязно-серыми пушечными стволами и камуфляжными пятнами на трубе и палубных надстройках. По обе стороны от носа, от якорных портов вниз тянулись пятна ржавчины. Иллюминаторы на мостике были задраены стальными ставнями, а барбеты носовой и кормовой орудийных башен обложены мешками с песком. Джим глядел на этот мощный маленький корабль и думал, что он, должно быть, получил повреждения, патрулируя устье Янцзы. У рубки суетились офицеры и матросы; сигнальный фонарь передал на берег какое-то сообщение.
В двух милях выше по течению, возле военно-морской авиабазы Наньдао было плавучее заграждение — бон; китайцы в тридцать седьмом году затопили там десятка полтора сухогрузов и пассажирских судов, пытаясь перекрыть доступ в реку. Сквозь рваные дыры в стальных мачтах и в трубах светило солнце; прилив гнал волны через палубы, заплескивал в каюты. Всякий раз по дороге домой с отцовской фабрики Джим мечтал остановить автомобиль у бона и полазать по кораблям, исследовать ушедшие под воду каюты, целый мир давнишних чьих-то путешествий, забытых, заплывших ржавчиной.
Он смотрел, как настойчиво пульсирует сигнальный фонарь на мостике японской канонерки у городского парка; Может быть, и это усталое, ощерившееся пушками судно тоже вознамерилось пойти ко дну? Джим глубоко уважал японцев, но все шанхайские британцы ни в грош не ставили их флот. Впрочем, крейсер «Идзумо», стоявший на якоре возле японского консульства в Хонкю, в полумиле вниз по течению, все равно выглядел куда внушительнее и «Бдительного», и «Буревестника». Хотя в общем-то «Идзумо», флагман здешней японской флотилии, построен был в Англии и числился в Королевском военно-морском флоте, пока его не продали японцам во время русско-японской войны 1905 года.
Свет пробирался по-над плоским хребтом реки, то там, то здесь выхватывая вдруг бумажное соцветие: как обрывки гирлянд, пущенных по воде поклонницами военных моряков. Каждую ночь жители Шанхая, слишком бедные для того, чтобы как следует похоронить своих родственников, отправляли трупы в плавание с похоронного пирса в Наньдао, засыпав сверху гроб бумажными цветами. Унесенные отливом, с утренним приливом гробы возвращались обратно к шанхайскому прибрежью, вместе с прочим отброшенным городом за ненадобностью мусором. Целые луга бумажных цветов дрейфовали по воле прилива и сбивались в миниатюрные клумбы вокруг раздувшихся стариков и старух, молодых матерей и младенцев, которых, казалось, откармливала всю ночь терпеливая Янцзы.
Джиму не нравилась эта мертвецкая регата. В занимающемся свете утра завитки бумажных цветов были похожи на внутренности, разметанные вокруг жертв взрыва на Нанкинском проспекте, когда террорист бросил бомбу. Он снова сосредоточил внимание на японской канонерке. С нее как раз спустили на воду моторную шлюпку, которая тут же тронулась через реку в сторону КСШ «Бдительный». В шлюпке лицом друг к другу, держа винтовки как вертикально поднятые весла, сидела дюжина японских морских пехотинцев. На носу стояли два военно-морских офицера в парадной форме, и у одного в обтянутой перчаткой руке был мегафон.
Джим, удивленный этим явно официальным визитом в столь ранний час, залез на подоконник и прижался лицом к стеклу. От «Идзумо» отвалили два сторожевых катера, на каждом по полсотни морпехов. Все три суденышка встретились посреди реки и заглушили моторы. Они стояли и покачивались на волнах, в окружении бумажных цветов и старых пустых ящиков. Мимо них прошла моторная джонка, битком набитая бамбуковыми клетками: в клетках лаяли собаки, джонка шла на мясной рынок в Хонкю. У штурвала стоял голый кули и пил из бутылки пиво. Он даже и не попытался хоть немного изменить курс, когда его носовая волна накрыла спущенную с канонерки шлюпку. Японский офицер, не обращая внимания на брызги, поднял ко рту мегафон и обратился на «Бдительный».
