– По поводу преступлений?
– Возможно. Мистер Кроуфорд – такой энергичный человек. При своей повышенной возбудимости он прикасается ко всему и время от времени оставляет отпечатки пальцев.
– Не думаю, инспектор, что вы найдете его отпечатки здесь.– Когда Кабрера направился к двери, я встал с кресла не без некоторого облегчения.– Мистер Кроуфорд совершенно бескорыстен. Он никогда не совершит преступление ради наживы.
– Совершенно верно. У него есть счета в очень многих банках, но на них почти нет денег. Возможно, если не ради собственной выгоды, то на благо общества? – Кабрера остановился у двери, глядя на меня с выражением деланного сочувствия.– Вы защищаете его, мистер Прентис, но подумайте и о своем брате. Даже если Эстрелья-де-Мар освободила вас от чего-то, вы же не сможете остаться здесь навсегда. Наступит день, когда вы вернетесь в Лондон, и, может быть, у вас снова возникнет потребность в общем чувстве вины. Навестите брата до начала процесса…
Я ждал возле главных ворот, пока охранник занесет номер «ситроена» в свой компьютер, и вспоминал свой приезд в Гибралтар и пересечение испанской границы. Всякий раз, когда я уезжал из Костасоль, мне казалось, что я пересекаю намного более осязаемую пограничную полосу, словно бы окаймляющую некое обособленное царство, в котором понятия и смыслы значат не то же, что во всем остальном мире. Свернув на прибрежную дорогу, я увидел пуэбло, тянувшиеся вдоль берега до самой Марбельи, неподвижные в своей белизне, как меловые склепы. Они разительно контрастировали с вернувшимся к жизни Костасоль, где теперь забили ключом эмоции и пробудились мечтания.
Но Кабрера вывел меня из равновесия тем, что прочитал написанный Кроуфордом таинственный сценарий и узнал о предназначавшейся мне роли.
Я попытался успокоиться, глядя на море, любуясь длинными рядами увенчанных белыми гребнями волн, приносимых к побережью от самой Африки. Я намеренно забыл о Фрэнке, задвинув на задворки сознания и его самого, и его нелепое признание. В этой новой атмосфере, дыша новым, бодрящим воздухом, я освободился от внутренних запретов и, ограничений, тяготевших надо мной с самого детства, и теперь был готов без страха смотреть в глаза своему вновь обретенному «я».
Проходившая по карнизу утеса дорога разветвлялась: ее нижняя ветка вела в портовый район Эстрелья-де-Мар, к барам и ресторанам вдоль береговой линии. Я повернул на Церковную площадь и подъехал по крутой улочке к клубу «Наутико». Куда бы я ни повернул, всюду виднелся возвышавшийся над полуостровом выгоревший остов особняка Холлингеров. Среди его обугленных бревен и балок на костре поменьше сгорели мои упреки в собственный адрес, вспыхнули, как свеча, обвинения, которые я вынес самому себе. Теперь их некому предъявить, и они будут пылиться в своих папках навсегда закрытых дел.
– Пола?… Господи, как ты меня напугала…
Она ждала в спальне: вошла, открыв дверь в квартиру ключами Фрэнка. Я стоял на балконе, облокотившись о перила, а она подошла сзади и положила руку мне на плечо.
– Прошу прощения. Я хотела повидаться с тобой до отъезда.– Пола поправила отделанные рюшами рукава белой блузки.– Дэвид Хеннесси сказал, что ты перевозишь вещи в Костасоль.
Она стояла рядом со мной, положив руку мне на запястье, словно хотела пощупать пульс. Ее волосы были зачесаны назад и схвачены строгим черным бантом, а густая тушь на ресницах и яркая губная помада явно свидетельствовали о попытке укрепить свой боевой дух. Через дверь в спальню я заметил отпечаток ее бедер и плеч на шелковом покрывале и догадался, что она решила полежать на кровати в последний раз, преклонить голову на подушки, которые помнили их счастливые дни с Фрэнком.
– Бетти Шенд сняла для меня дом, – сказал я ей.– Не придется каждый день мотаться туда-сюда. Кроме того, скоро вернется Фрэнк, – как только его оправдают.
Не поднимая глаз, она отрицательно покачала головой, как врач, уставший разъяснять упрямому пациенту, насколько серьезна его болезнь.
– Я рада, что ты надеешься на благополучный исход. Сеньор Данвила с тобой согласен?
– Понятия не имею. Поверь мне, Фрэнка не признают виновным. Доказательства его причастности к преступлению не выдерживают критики. Бутылку с эфиром подбросили ему в машину…
– Суду не нужны никакие доказательства. Фрэнк продолжает настаивать на своей виновности. Я виделась с ним вчера. Он просил передать, что любит тебя. Жаль, что ты не хочешь его навестить. Вдруг ты убедил бы его изменить показания.
– Пола…– Я повернулся к ней и обнял ее за плечи, пытаясь взбодрить.– Это все пустое. Я тоже корю себя за то, что до сих пор не повидался с Фрэнком. Я знаю, что это выглядит дико. Кабрера даже предположил, что я считаю его виновным.
– А ты не считаешь?
– Нет. Не в этом дело. Мы так много пережили вместе, многие годы были погребены под обломками нашего детства, замурованы под ним. Стоит мне вспомнить о Фрэнке, как воспоминания детства снова берут меня в плен.
– Ты уезжаешь из этой квартиры, чтобы забыть о Фрэнке? – Пола печально рассмеялась.– Ты окончательно освободишься, когда его осудят на тридцать лет…
– Ты ко мне несправедлива…
Я вошел в спальню и достал свои чемоданы из шкафчика для спортивного снаряжения. Стоя спиной к солнцу, Пола стиснула руки и молча наблюдала за тем, как я раскладывал на постели свои костюмы. Казалось, она сразу потеряла уверенность в себе. Мне захотелось обнять ее, обхватить ее бедра, унести в спальню и положить на оставленную ее телом ямку на постели Фрэнка. Я по-прежнему надеялся снова заняться с нею любовью, но между нами стояла та видеокассета. Я никак не мог забыть образ почти обнаженной женщины, снимавшей на пленку сцену изнасилования, а она, видимо, решила больше никогда не появляться передо мной обнаженной.
Пола подождала, пока я опорожню платяной шкаф, а потом взяла дело в свои руки. Она убрала в чемоданы мои костюмы и сложила халат, разгладив лацканы так, будто хотела стряхнуть все воспоминания о своем романе с Фрэнком.
– Жаль, что ты уезжаешь.– Она заметила свое отражение в зеркале и уставилась на него ничего не выражавшим взглядом.– Здесь ты на время занял место Фрэнка. Похоже, все решили уехать из Эстрелья-де-Мар. Андерсон теперь работает на лодочной верфи в Костасоль. Хеннесси и Бетти Шенд открыли там офис в торговом пассаже, а сестры Кесуик – новые рестораны…
– Тебе тоже пора переехать, Пола.
– Мои пациенты в Костасоль больше не нуждаются во мне, как прежде. У них больше нет ни бессонницы, ни мигреней, ни депрессии. Это новая Эстрелья-де-Мар. Даже Бобби Кроуфорд уехал. Он сдал свою квартиру другим жильцам на весь остаток лета. Хеннесси утверждает, что его разыскивает Кабрера.
В голосе Полы звучала какая-то странная надежда, только подчеркнутая ее грубой манерой выражаться. Уж не она ли донесла инспектору о выходках Кроуфорда, уж не рассказала ли о сожженном катере и торговцах наркотиками у дверей дискотеки клуба «Наутико»?
