Я громко закричал от ужаса.
Глад
Покончив со своей скудной трапезой, я сложил тарелки на поднос. Смерть предложил мне пообедать в столовой, но я предпочел уединение. Я сделал себе тосты и ушел в спальню, надеясь, что еда поможет избавиться от накатывающей тошноты. Но после еды стало только хуже.
Я поставил поднос в центр комнаты. Пол приподнялся ему навстречу. Из коридора долетели раскаты хохота. Смеялся Война. Когда мы возвращались к машине, он запугал ребенка, отнял у него бутылку воды и залил минералку в радиатор «метро». При воспоминании об этом к горлу подступил комок желчи. Я встал, потолок опустился. Я направился к шкафу с одеждой, и на меня со всех сторон медленно двинулись стены, приближаясь дюйм за дюймом; и не успел я открыть дверцу, чтобы выбрать одежду на следующий день, как упал в обморок.
* * *
Меня привел в чувство стук – такой слабый, что я решил, будто показалось, пока не постучали еще раз. Я не отвечал. Я все так же лежал на полу в позе эмбриона. Я видел во сне смерть сегодняшних клиентов, и ощущение от сна не проходило. В душе я понимал, что такой конец – не самая подходящая кульминация моей службы в Агентстве. Разум нашептывал какие-то дурацкие метафоры: безумная страсть, выход за грань, саморазрушение, но у меня были веские причины не слушать его. Во-первых, сильное ощущение, что примерно так оборвалась моя жизнь много лет назад, а во-вторых, мне совершенно не хотелось пережить это снова.
Постучали в третий раз.
– Кто там?
– Глад.
– Минутку. – Я встал на колени, затем медленно поднялся. – Входите.
Он отпер дверь, слегка приоткрыл ее и протиснулся в щель.
– С тобой все в порядке?
– Да, все отлично.
В ответ он мило улыбнулся. Вылитый Носферату под «прозаком».
* * *
Бог, каким я его видел в детстве, был очень похож на Глада. Я не желал видеть Бога в классическом образе седого старичка с пушистой бородой, в длинной белой тоге и кожаных сандалиях. Я предпочитал представлять его утонченным лысеющим джентльменом-интеллектуалом, небрежно одетым, несколько зловещим, с извращенным чувством юмора… С тех пор я всегда имел собственный взгляд на мир и болезненно воспринимал все, что ему противоречило.
Когда я вырос, мой образ Бога изменился. Постепенно его лицо скрылось под маской – жесткой, с застывшим выражением, огромной и могущественной маской. Лет в пятнадцать я понял, что я больше не вижу самого Бога – лишь его твердокаменную личину. С той поры и до самой смерти я так и не понял, то ли Он умер, то ли просто играет со мной в прятки. Отвлеченная вера у меня еще оставалась – слишком стойким оказался образ джентльмена-интеллектуала. Но она была очень уязвимой и значения уже не имела.
Вот так. Живешь, умираешь, ищешь истину, а истина в том, чего я по-прежнему не знаю. Как и все люди, мертвые тоже дожидаются подтверждения, что Бог существует. Жизнь после смерти, конечно, есть, но вот есть ли в ней бородатый в сандалиях, я сказать не могу.
Какое разочарование!
* * *
– Завтра мы будем работать вместе, – сказал наконец Глад.
Он был так бледен, что я заподозрил, не загримировал ли он те места, где оставались хоть какие-то следы здоровья.
– Решил тебя проведать.
– Нуда…
– Нас толком и не познакомили, – сказал он, протягивая растопыренные пальцы. Его пожатие было таким слабым, будто я пожимал перчатку. – Признаться, друзей у меня немного.
– В этом мы похожи.
Он засмеялся, но так коротко и вымученно, будто вздохнул.
– Тяжело быть зомби, когда привык лежать в гробу.
Я кивнул и сел на кровать.
– Как тебе здесь?
– Даже не знаю. – Я подавил приступ тошноты. – Все такое… запутанное.
– Так всегда. У новых стажеров. Это понятно.
– Но больше всего меня смущает то, почему я здесь. В смысле – почему я?
– Дело случая, – ответил он. – Дьявольская лотерея. Выпал твой номер.
Он облизал губы розовым тонким, словно змеиным, языком.
– И Гадес, конечно. – Он глянул на меня искоса, наверное, пытаясь понять, интересно ли мне.
– Я слышал.
– Разодрали в клочья. Кишки наружу.
– Жуткая история.
– Хуже того. Один из редких способов, которым можно убить бессмертного.
– Бедняга.
Он согласно кивнул и присел на край кресла.
– Темная история. Сначала казалось, что это дело зубов Цербера, но не все так просто. Кто-то его натравил. – Он понизил голос: – Смерть Гадеса не любил. Не выносил, что тот ходит за ним повсюду. Шкода в то утро приготовил медовый пряник с маком. Наверное, от него до сих пор пахнет… Война вышел к завтраку только в пол-одиннадцатого. Так и не сказал толком, где пропадал… В одиннадцать Мор играл с Цербером в саду. – Он опять перешел на нормальный тон. – Мог быть любой из них.
– А если это просто несчастный случай?
– Нет. Редкий случай – несчастный.
Я помолчал.
– А чем вы были заняты?
Мой вопрос его не задел.
– Готовил завтрак. Гадес не был мне ни врагом, ни другом. Как и все.
Я подумал, узнаю ли я когда-нибудь правду о бывшем помощнике Смерти. У меня имелись подозрения, но точные обстоятельства его гибели все еще оставались загадкой.
– Я вижу, ты закончил, – сказал Глад, указывая на поднос. Я кивнул, и он поднял его. Когда он направился к двери, я неудержимо захотел с ним чем-нибудь поделиться. Я ощутил – без всякой видимой причины – духовное родство с ним.
– Рассказать мой самый любимый при жизни анекдот?
Он остановился. Улыбнулся.
– Люблю анекдоты. Расскажи.
– Значит, так, – начал я, прокашлявшись. – Крокодил заходит в бар и заказывает выпивку. Бармен ему говорит… «Чего морду вытянул?»
Я подождал.
– Когда нужно было смеяться? – спросил он.
Суббота
Смерть от удушья
Семь очей на семь грудей
Проснулся я муравьем.
Меня выпустили из пакета. Разрешили гулять семь дней в пределах одной лесной лужайки. Под началом Смерти я выполнял для Агентства кое-какую несложную работу.
Если я ослушаюсь, меня раздавят.
Я переоделся и поспешил в столовую, чувствуя себя почти Грегором Замзой из «Превращения». Подойдя к двери, я не услышал ни единого звука. Я робко постучал по деревянному косяку.
Ответа нет.
