Созерцая стоящего у окна Мыколу, Баг отметил, что тот стал какой-то более важный, словно каждая сотня ли, пройденная «куайчэ» в направлении Асланiва, прибавляла ему на полпальца роста и объема. Теперь Хикмет весьма горделиво извлек из кармана портов приличных размеров фигурную трубку с красными шелковыми кистями и стал ее набивать, с нетерпением глядя в окно на мелькающие кипарисы. На Бага Хикмет не обращал ровным счетом никакого внимания: ну сидит себе некий преждерожденный в полуофициальном халате в соседнем купе, ну смотрит без особого выражения то в одно окно, то, через полуотворенную коридорную дверь, в другое – обычное дело, ничего особенного.
Поезд между тем стал плавно замедлять ход. Оживились молчавшие всю дорогу репродукторы внутренней трансляции и добрым женским голосом поведали пассажирам, что через шесть с половиной минут «куайчэ» согласно расписанию прибудет в древний и прекрасный уездный город Асланiв.
— О, гучномовник запрацювал, — прокомментировал это событие чей-то жизнерадостный голос в коридоре.
«Гучномовник? — с некоторым недоумением подумал Баг и внимательно посмотрел на забранный пластмассовой решеткой громкоговоритель под потолком купе. Ниже решетки располагался регулятор громкости. Пояснительных надписей не было. — Какое красивое наречие!»
Незалежный дервиш Хикмет, судя по его поведению, буквально дождаться не мог, когда рейс «куайчэ» завершится. В крайнем нетерпении он потянул вниз рукоять коридорного окна и аккуратно высунул в образовавшуюся широкую щель голову в чалме, выглядывая что-то одному ему известное. Чалму принялся трепать горячий встречный ветер.
«Экий нетерпеливый! Как единочаятелей-то увидеть хочется, — злорадно подумал Баг, упаковывая „Керулен“ в сумку. — Соскучился… Скоро уже, скоро. Все там будете».
Уездный город встретил путешественников просторной платформой, выложенной слегка выщербленными от времени известняковыми плитами, и монументальным зданием вокзала с колоннами на фасаде. Здание было выкрашено жизнерадостной желтой краской. По верху шли огромные красные буквы: «Асланiв», а сразу под ними красовался большой портрет начальника уезда – тот, по-доброму щурясь, серьезно и вдумчиво смотрел в светлую даль. Здание венчала широкая крыша с загнутыми краями; по конькам в затылок друг другу выстроились фигурки непременных львят, призванных отгонять злых духов. Вокзал опоясывала широкая полоса тщательно постриженных кустов благородного самшита.
Баг ступил на платформу и тут же на него обрушился вполне ощутимый даже через легкий халат послеполуденный зной: ослепительное солнце царило в безоблачном небе. Баг раскрыл веер.
На перроне суетились встречающие: пестрели халаты и косоворотки, носильщики в сером проворно нагружали тележки багажом, мелькали, шлепая босыми пятками, шустрые и жилистые, дочерна загорелые, пронзительноголосые мальчишки, торгующие прохладительными напитками, которые доставали из огромных холодильных сумок, перекинутых через плечо. Прибывшие и встречающие, радостно хлопая друг друга по плечам, воздавали напиткам должное.
Баг водрузил на нос солнцезащитные очки – громадные черные стекла тут же скрыли треть лица – и, приобретя у малолетнего торговца бутылочку охлажденного апельсинового сока, неторопливо двинулся в сторону вокзала.
У входа его взгляд задержался на группе подростков, лет по десять-двенадцать, с игрушечными автоматами через плечо, в единообразных коротких шароварах и светлых безрукавках, поверх которых были повязаны легкие зеленые галстуки; галстуки, как живые, шевелились от дуновений ветерка. Подростки не суетились – стояли молча, сосредоточенно придерживая ремни своего оружия, и внимательно посматривали по сторонам. На стене сразу за их спинами, красовалась сделанная зеленым аэрозолем кривоватая размашистая надпись: «Кучум – наш начальник уезда!»
В здании вокзала на полную мощность работали кондиционеры, и потому здесь царила умиротворяющая прохлада. Подойдя к торгующему газетами и прочими «товарами в дорогу» прилавку, Баг спросил подробную карту города и, хлебнув из бутылки, бросил цепкий взгляд в громадное окно.
Мыкола Хикмет одиноко торчал на перроне и с нетерпением вытягивал худую шею, вглядываясь в выходящих из вокзальных дверей. У ног Хикмета лежала его внушительная сума.
«Что, не дождался? — ехидно подумал Баг. — Не встретили тебя твои… э-э-э… единочаятели?»
— Двадцать пять чохов, преждерожденный-ага! — Старик-лоточник протягивал Багу карту Асланiва. — То самая подробная карта места, яка у менэ есть, от. — Рука старика слегка дрожала. — А калямчик заодно притамкарить
[14]
не желаете? — Почтенный старец показал Багу скромно лежащие на его лотке, в уголку, шариковые ручки и фломастеры. — Отметки на карту писать, дом пометить, чи шлях какой, чи шо… Калямы асланiвськие зело репутатные!
Заслышав его речь, Баг исполнился к старику искреннего уважения. Те немногие прочие, которых Баг успел услышать за время поездки, говорили иначе. Да тот же Хикмет!
«Коренной асланiвец, — с симпатией подумал Баг. — Плоть от плоти своей малой родины. И как в наши дни он умудряется сохранять живое обаяние отеческого наречия?»
— Притамкарю калямчик, — из почтения к доброму старику согласился он и выбрал ручку в форме минарета. — А что, давно такая жара стоит, уважаемый? — поинтересовался он, распутывая узел связки чохов и одним глазом наблюдая за Хикметом, буквально на глазах утрачивающим предвкушение радости близкой встречи с единочаятелями. Баг щедро сыпанул монеты. — Сдачи не надо.
— Ласкаво рахматуемо, преждерожденный-ага, — принимая горсть потемневших от времени чохов, поклонился старик. — Та в это время року усегда такая жара, от… До конца лета так и будэ… А преждерожденный-ага з самой Александрии?
Хикмет, окончательно отчаявшись дождаться того, кого ему хотелось бы дождаться, медленно двинулся ко входу в вокзал, продолжая то и дело оглядываться по сторонам.
— Из нее, уважаемый, из нее.
